Леди в озере - [86]

– В чем дело? – спросила Мэдди Боба Бауэра, который только что вытащил из печатной машинки текст своей колонки. Но вместо того чтобы крикнуть: «в печать», он скомкал бумагу и вставил в машинку новый лист.

– Черт побери, пока ничего не понятно. После подведения итогов по всем избирательным участкам Махоуни имеет перевес менее чем в сто пятьдесят голосов. Будет пересчет. Кларенс Митчелл Третий уже заявляет, что он организует движение негров за Агню, если кандидатом станет Махоуни.

– Как она вообще может победить? – спросила Мэдди. Она все лето следила за тем, что газеты писали о выборах губернатора, и знала, что Махоуни проигрывал гонки уже шесть раз.

– Электоральная база расколота Сиклзом и Файнаном, и у Махоуни был лозунг, нашедший отклик в сердцах избирателей. «Твой дом – твоя крепость».

– Но разве этот лозунг не отдает расизмом?

– Для вас, может, и отдает. Другое дело – какой-нибудь малый, который видит, что цена его дома идет вниз из-за того, что состав населения в районе меняется. Никому не позволено посягать на дом, где ты живешь, потому что он – часть тебя. – Бауэр посмотрел на бумагу на каретке. – Вот оно. «Никому не позволено посягать на дом, где ты живешь». Я придумал ключевые слова, Мэдди, так что извините…

На следующий день с утра до вечера шел дождь, и набралось четыре дюйма осадков, что стало рекордом. Но это был не очистительный дождь, после которого Балтимор почувствовал бы себя освеженным. Влажность не уходила, и выпрямленные волосы Мэдди снова начали виться. Все в газете устали и были раздражены – сказывались недосып и слишком большое количество кофе.

В четверг Мэдди явилась в дом матери с паштетом из куриной печени и фисташек.

– Купила в «Севен локс»? – спросила ее мать.

– Нет, приготовила сама. – Ей пришлось долго протирать куриную печень через сито. – Он кошерный.

Отец вынул все орехи, сказав, что они плохо влияют на его кишечник, но мать не стала критиковать ее стряпню, что было равносильно признанию. Вместо этого заговорила о личной жизни Мэдди.

– Скоро Йом-Киппур, – начала она.

– Да, конечно.

– Так ты собираешься вернуться? Если попросишь Милтона принять тебя обратно, он, вероятно, подумает над твоей просьбой. Ведь искупление включает в себя прощение ближних.

– За мной нет никакой вины, требующей искупления, – резко ответила Мэдди. – И меня не за что прощать.

– С кем-то встречаешься? – В вопросе ее матери прозвучал скрытый намек, но она никак не могла знать о том, что творилось на углу Малберри и Катидрал.

– Нет. – Вовсе не ложь. Ведь нельзя сказать, что ты встречаешься с мужчиной, если все ограничивается сексом в твоей квартире. Мэдди подумала о том вечере на стадионе, о том, как волнительно было просто сидеть рядом с ним плечом к плечу.

И тут она вспомнила, как Джон Диллер, прищурившись, сказал: «Источник такого рода».

– Право же, Мэдди, я все понимаю, поверь. Перед тем как ты пошла в выпускной класс, летом, я и сама немного обезумела. Это естественно. Ты много лет воспитываешь своего ребенка, а затем приходит время, когда он выходит во взрослую жизнь. Это случается с каждой из тех женщин, которых я знаю. Дебби Вассерман поймали на краже из магазина «Джайант» в Инглсайде. Она не поленилась проделать на машине весь путь туда, чтобы украсть кондитерский рулет.

Мэдди намазала паштет на тост. Отличный паштет. Сейчас в своем кухонном уголке с двухконфорочной плитой она готовила лучше, чем когда жила в Пайксвилле с морозилкой, полной сырного хлеба из «Хатцлерз» и всеми теми маленькими хитростями, к которым она прибегала, чтобы еда на ее званых ужинах казалась домашней.

– Это не про меня. У меня есть мозги. Они почти атрофировались из-за того, что я ими не пользовалась, и теперь я хочу наверстать.

– В газете, и притом в «Стар»… – Семья Моргенштерн утром читала «Бикон», во второй половине дня «Лайт» и с подозрением относилась к тем, кто предпочитал другие газеты. Мать Мэдди даже никогда не видела ее работы. – Послушай, Мэдлин, я знаю.

Ее мать пристально посмотрела на нее, и она вдруг вновь почувствовала себя шестнадцатилетней – но только на миг. Что может знать мать? Подозревает ли, что Мэдди не была девственницей, когда выходила замуж, что сделала аборт на Парк-Хайтс? Она никак не может знать, что Мэдди разыскала Аллана, еще раз занялась с ним любовью, а затем вернулась домой и зачала ребенка от Милтона. И уж точно ни от кого не могла услышать про Мэдди и Ферди (как же смешно звучат вместе их имена, но как правильно). А если узнал Диллер – что с того? Ее мать никак не может столкнуться с ним или его женой в «Севен локс».

– Ты могла бы вернуться домой к первому октября, – сказала ее мать. – В каждом браке свои трудности. – Она посмотрела на мужа, который успел сложить на тарелке аккуратную кучку из фисташек. Его выбрали ее родители, решив, что он единственный подходящий кандидат на руку старшей дочери – словно по шиддух[126] или как во времена «Скрипача на крыше»[127]. Родители ее матери, немецкие евреи, пришли бы в ужас от такого сравнения, узнай они, что оно пришло в голову Мэдди, но так ведь похоже на правду. Притом отец даже не родился в Америке – он появился на свет на корабле, который шел в США. В тысяча девятьсот шестом. Шестьдесят лет назад. Как 1906 и 1966 годы могут быть частями одного и того же века? В 1906 году не было мировых войн, и большинство людей не имели телефонов и машин. В 1906 году женщины не могли голосовать, а черные мужчины по закону могли, но на практике – нет.