Лед - [75]

– Вы правы, – сказал он. – У нас не то чтобы произошла размолвка, но было серьезное расхождение во взглядах. Политического плана, не личного, однако это имело свои последствия.

Это было в воскресенье, в феврале. Том пришел к ним на ланч и стал обсуждать свой последний разрыв с Руфью Мотт. Шон придерживался мнения, что ему будет лучше без нее, а Гейл считала, что ему следует сделать Руфи предложение и это все решит: они поймут, чего хотят, и взаимные обязательства помогут им преодолеть трудные времена.

Незаметно разговор перешел на скользкую тему того, какие формы могут принимать отношения между мужчиной и женщиной, и Шон, только недавно упорно отрицавший свое очередное волокитство, почувствовал себя крайне неуютно. Том, рисовавший что-то вместе с Рози, решил выручить его и перевел разговор на марш протеста, назначенный на следующую субботу в Лондоне, против намечавшегося вторжения в Ирак.

– Я не смогу, – сразу сказал Шон. – У меня назначена встреча.

– В субботу?

– Шон теперь такой трудоголик.

Шон услышал огорчение в голосе жены, почувствовал себя виноватым и разозлился.

– Да, в субботу. Это единственный день, когда все могут прийти.

Том нарисовал акулу на рисунке Рози, и она одобрительно кивнула с серьезным видом.

– Шон, у тебя есть статус. Твое участие не останется незамеченным. Ведь нет абсолютно никаких свидетельств, что в Ираке есть оружие массового поражения. Это будет незаконное вторжение…

– А если у них есть…

– ЕСЛИ! Но на сегодня у них его нет! Назови мне хоть одну реальную причину для вторжения.

– Я назову тебе причину, почему это произойдет, – сказал Шон. – Я не говорю, что это достойная причина, но это правда. Это вторжение произойдет – с маршем или без марша, – потому, что это позволит глобальной экономике покончить с неопределенностью.

Том и Гейл уставились на него, и Том рассмеялся.

– Прошу прощения; мне на секунду показалось, что ты сказал…

– Ага, сказал. – Внезапно Шон почувствовал, как опьянел. – Очень просто. Банки хотят войны. Значит, будет война. – Он взглянул на рисунок Рози. – Просто прелесть.

– Но это совершенно аморально! – воскликнула Гейл.

– Это акула, – заявила Рози, подавленная возникшим напряжением.

– Я не сказал, что это правильно, я просто сказал, что так будет. – Шон почувствовал, что кот трется о его лодыжку, как делал всякий раз, когда кто-то из них начинал нервничать; он взял у Рози рисунок. – Какая страшная акула! Но послушайте меня: марш совершенно ни шиша не изменит. Все решают деньги. Так это работает.

Он отдал рисунок Рози и увидел осуждающий взгляд Тома, что взбесило его.

– Не могу поверить, – сказал Том, – что ты способен так рассуждать.

– Это экономический прагматизм.

– Шон, это мерзко. – Гейл чуть не плакала, а Рози уже всхлипывала. – Это не может быть правдой.

– Ради бога, я же не говорю, что я хочу войны. – Шон сделал большой глоток вина, пытаясь успокоиться. – Но банки ненавидят неопределенность, все это затягивается, и, если так будет продолжаться, под угрозой окажется благосостояние множества людей.

– Но в ином случае множество людей будут убиты в самом скором времени! – Том накрыл рукой свой бокал, и Шону пришлось поставить бутылку обратно. – Ты собираешься спокойно сидеть, ничего не делая?

– Том, не надо со мной говорить так, будто это я за все несу ответственность, а ты тут пытаешься всех спасти. Ты, знаешь ли, заигрался в святошу, это уже начинает раздражать.

Том встал. Он сложил свою салфетку, поцеловал Гейл и повернулся к Шону:

– Спасибо за гостеприимство. – Он наклонился и поцеловал Рози. – О, пожалуйста, не рви, это такой хороший рисунок.

– Видишь, как ты всех расстроил? – произнес Шон вставая. – Тебе нельзя уходить, ты, блин, не можешь садиться за руль! Я просто говорю как есть!

– Мистер коронер! – Соубридж снова чуть отжался от спинки переднего кресла. – Долгая дружба имеет свои подъемы и спады, и я полагаю, что миссис Осман уводит наше внимание в сторону от основной темы.

– Согласен, мистер Соубридж. Миссис Осман, ввиду ограниченного времени и доступности всех сторон, будьте добры задавать вопросы, прямо касающиеся цели нашего дознания: как и каким образом Том Хардинг расстался с жизнью. Мы не выискиваем экзистенциальных мотивов, коренящихся в прошлом и касающихся отношения к войнам или чему-либо подобному, и не выстраиваем психологических портретов наших свидетелей.

– Именно, именно! – воскликнул Соубридж и размеренно похлопал в ладоши.

– Ваша честь, при всем моем уважении, – повернулась к нему миссис Осман, – разве не является задачей всякого дознания, помимо прочего, бесстрашно расследовать все причины и выискивать и фиксировать все факты, касающиеся обстоятельств смерти, которые вызывают общественный интерес…

– Да, благодарю вас, миссис Осман. – При каждом слове мистер Торнтон опускал на стол сцепленные в замок руки. – Я в курсе судебных решений лорда Лейна[50] и хорошо знаю, что входит в мои собственные обязанности. Мы можем продолжить?

– Разумеется. Больше никаких вопросов, благодарю вас, мистер Каусон. – Миссис Осман села на место.

Шон весь пропотел за время дознания и хотел вернуться в отель, чтобы принять душ, но у него не было времени. Мартина, волновавшаяся за него, приехала раньше, чем он ожидал, и нашла маленькое бистро неподалеку от здания суда. Они встретились с Соубриджем, который подготавливал ее к даче показаний.