Лед и вода, вода и лед - [71]

Так оно и было. Она вполне проснулась. Проснулась иной, не той, что легла спать вчера вечером. Другим человеком, забывшим все былое, которому Лидия, Инес и Бьёрн помнились лишь как смутные, с неясным обликом и характером персонажи какой-то повести, человеком, догадывавшимся, что когда-то еще и папа тоже имелся в этой повести, но уже не вспомнить ни как он выглядел, ни как звался, ни куда делся. И даже Йорген преобразился, пока она спала. Он больше не был ни великой скорбью ее жизни, ни великим предателем, ни даже лгуном. Он был выдумкой. Фантастической фигурой. Наполовину выдуманный ею, наполовину им самим. И помнить о нем не стоит. Надо забыть, что она попыталась раздобыть его адрес уже на другой день после того, что случилось в парке, что она хотела позвонить или написать ему, что папа умер, что он на самом деле умер как раз тогда, когда они держали друг друга в объятьях, хотя это было и не совсем точное слово для того, чем они занимались. Однако на медицинском факультете Лундского университета нет студентов по имени Йорген, сообщила секретарша довольно издевательским тоном. Представьте себе — ни одного. В телефонном же справочнике Ландскроны обнаружилось только три Вильхельмсона — водитель автобуса, вдова и адъюнкт, но никто из них слыхом не слыхал ни о каком Йоргене, в чем ее заверили все трое: вдова — весьма резко, водитель — равнодушно, а адъюнкт — с ноткой любопытства в голосе. И только на четвертом месяце, когда живот уже становился заметным, отчаяние — беспросветным, а миг признания и кары неумолимо приближался, она получила ответ на свои вопросы. В тот день она прогуляла занятия и поехала на поезде в Лунд. Это был неслыханный проступок, но необходимый, — проступок, суливший в некотором смысле облегчение, потому что Элси понимала: если узнают о прогуле, то узнают и про остальное. Час за часом бродила она по улицам, незнакомым, с домиками, каких никогда раньше не видела, и вглядывалась в незнакомых людей, пока вдруг не увидела знакомое лицо. Она остановилась, осмысляя увиденное. Йорген. Это ведь Йорген? Но он стоял в таком месте, где она совершенно не ожидала его увидеть. За прилавком в магазине мужской одежды. Магазине, к тому же называющемся «Вильхельмсон и сын».

Теперь, много лет спустя, она видится самой себе как персонаж комикса, вот она стоит перед той витриной, вытаращив глаза и раскрыв рот, с пузырем над головой. «Бэмс!» — написано на пузыре. Как всегда пишут в комиксах, когда мечты персонажа разбиты вдребезги. Но этот персонаж еще не знает, что он персонаж комикса, он считает себя живым человеком и потому открывает стеклянную дверь магазина и входит, по-прежнему, надо полагать, с разинутым ртом и направляется прямо к Йоргену. Просто чтобы убедиться, что это действительно он. Только чтобы услышать его голос. Чтобы разглядеть в подробностях выражение его лица, когда он увидит ее, первоначальное удивление, минутный стыд, поспешно подавленное желание удрать, торопливый взгляд в сторону и чуть влево, выдавший, что вон тот пожилой мужчина, помогающий покупателю примерить пальто, — его отец, — а потом, спустя всего мгновение, торжество в глазах, когда он вспомнил, кто на самом деле он и кто она, и созревший план, и распрямившаяся спина, и левая рука, протянутая через прилавок, эта левая рука, на которой блестело помолвочное кольцо. А потом улыбка, та недобрая улыбка, которую Элси узнала, потому что на самом деле уже раньше видела ее, не видя, и которая заставила ее попятиться, покуда Йорген наклонился вперед и спросил:

— Чем могу быть полезен юной даме?

Это был он. Это была его рука. Его губы. Его голос. И в течение одного мгновения, одного вздоха она увидела, почувствовала, поняла, что он опасен, очень опасен, что это самый опасный человек из всех, кто ей встречался в жизни, и что-то пробормотала в том смысле, что ошиблась, зашла не в ту дверь, простите, извините за беспокойство, и в следующий миг уже снова была на улице. И бросилась бежать. И бежала всю дорогу до вокзала, и продолжала бежать, когда приехала в Ландскрону, сквозь роддом и роды, и назад в Ландскрону, бежала все вперед и вперед в некой вечной панике, пока не добежала наконец до Кальмара и этой съемной комнаты и этой кровати, где наконец обрела забвение. Да, так и случилось. Йоргена больше не существовало Он только выдумка. Померещившееся ей чудовище. Он больше никогда не сможет причинить ей зла.

Но чего она так испугалась в тот день? Что, по ее мнению, он мог с ней сделать?

И теперь, много лет спустя, Элси обхватила плечи и снова села на кровать, и сидела так в собственных объятиях, баюкала себя, покачивая туда-сюда, пока не опомнилась — что она делает, как это выглядит, она же ведет себя как ненормальная.

— Идиотка чертова!

Это было шипение сквозь зубы. Она выпустила себя из собственных объятий и сморгнула влагу, выступившую в глазах только оттого, что Элси сидела много минут подряд и не мигая глядела в одну точку, — потом снова встала и постаралась вернуться в реальность. Она ведь не в Кальмаре. Она в Лондоне. Вместе со своим сыном. Сыном, который к тому же знаменит, которого девушки встречают восторженными криками, обладателем счета в банке и идеальной репутации. В общем, предметом гордости. А не стыда.