Лед и вода, вода и лед - [105]

Дверь открылась, что-то звякнуло. Тьма, встретившая их внутри, была еще гуще. Бритт-Мари повернулась к нему.

— Спички, — сказала она.

И исчезла, а он стоял неподвижно, ища ее глазами, но не мог разглядеть, пока она не подняла перед собой горящую спичку. Потом наклонилась и зажгла стеариновый огарок в грязном латунном подсвечнике на полу. Пол был земляной. Бьёрн шагнул вперед и огляделся в трепещущем желтом свете. Полосатый матрас в углу. Куча трухлявого сена в другом. Он сел на камень и услышал собственный глубокий вздох.

Бритт-Мари уже стояла перед ним, широко расставив ноги.

— Так, — сказала она, — а ты поцеловать меня не собираешься?

Она хотела только этого. Чтобы ее поцеловал тот, кто был когда-то Бьёрном Хальгреном. Она вытянулась на матрасе в углу и лежала неподвижно, с закрытыми глазами, пока он не лег рядом, и только едва приоткрыла губы навстречу его ищущему языку, — когда же Бьёрн из чувства долга взял ее за грудь, она отодвинулась и убрала его руку, потом снова тесно прижалась к нему, позволяя себя целовать снова и снова. Наконец повернулась на спину и уставилась в потолок. Тихонько вздохнула:

— Никто ведь не поверит. Эх, жалко, фотика нет.

Она поднялась, опершись на локти, и посмотрела сперва на часы, потом на него:

— Завтра я приду с фотоаппаратом.

Потом она встала и поправила куртку. Пошла к двери. Обернулась и подняла на прощанье руку. Открыла дверь и выскользнула наружу. Закрыла ее и ушла. И он остался один.

Свечное пламя заколебалось, черные тени заметались по стенам, а потом свечка погасла. Бьёрн несколько минут лежал неподвижно, глядя во мрак, чувствуя, как каждая мышца тела медленно напрягается. Дождь стучал по крыше. Снаружи вздыхал ветер. Где-то далеко залаяла собака.

Собака?

Неужели полиция ищет его с собаками? Он сел и вслушался. Нет. Да. Лай. Откуда-то издалека в самом деле доносился собачий лай.

Роббан умер? Мгновенно промелькнула картинка, окровавленное лицо Роббана, и Бьёрн тотчас зажмурился, закрылся в своей собственной тьме. Не может такого быть. Но…

Вся эта кровь, произнес голос у него в сознании.

Бьёрн не ответил. Только открыл глаза и посмотрел в другую тьму. Внешнюю.

Убийца, сказал голос.

Бьёрн, пытаясь нашарить спички, провел кончиками пальцев по сухой земле, скользнул ладонью по камню. Холодному камню.

Ошибка и убийца, вот ты кто.

Наконец-то. Он дотянулся до коробка и, немного повозившись, зажег наконец спичку. Свечка уже растаяла, и весь фитиль выгорел. Бьёрн услышал собственный глубокий вздох. Спичка погасла. Он несколько раз моргнул, но это не помогло. Тьма вокруг него сгустилась еще больше.

— Убийца, — услышал он собственный голос. — Ошибка.

Он сжал кулаки и тут же разжал их снова. Встал. Постоял, пошатываясь, прежде чем вспомнил, что у него еще много спичек. Зажег одну и направился к двери.

Он должен уйти. Исчезнуть.

Дверь заскрипела и открылась. Он взглянул на небо. Прямо над головой мерцала одинокая звезда. Он глубоко вздохнул, перешагнул порог и ступил во тьму.

~~~

Дождь перестал. Сюсанна стояла перед зданием полиции Несшё и смотрела на небо. Звезда. По крайней мере одну звезду она увидела. Единственное, что было хорошего в этот вечер. Ева стояла у нее за спиной и всхлипывала. Надо думать, положила свою белокурую голову Томми на грудь и нащупывает его руку. Позирует.

— Еще один кадрик, — попросил фотокорреспондент, молодой парень, почти ровесник ребят из группы. Рядом с ним стояла репортерша, такая же молодая девушка в мини-юбке, вся взъерошенная и несколько растерянная. Сюсанна отступила чуть вбок, встала вполоборота, чтобы видеть Томми и Еву, но самой не попасть в кадр. Не то чтобы в этом был какой-то смысл — ни фотограф, ни репортерша даже не смотрели в ее сторону. Не знали, кто она.

Кадр был сделан не один. А четыре.

— Что сказали в полиции? — спросила наконец репортерша.

Томми пожал плечами:

— Что они будут искать его, разумеется. И посадят, когда найдут. Придурка этого!

Ева опять всхлипнула. Не шмыгнула носом. Только всхлипнула. И проговорила слабым голосом:

— Это я виновата. Он был так несчастен…

Репортерша открыла блокнот, учуяв сенсацию:

— Так вы были его девушкой? Девушкой Бьёрна Хальгрена?

Ева тесней прижалась к Томми, почти шепнула:

— Да. Но сегодня утром я оставила его. Потому что встретила…

Репортерша шагнула ближе:

— Расскажите!

Фотокорреспондент снова поднял камеру. Сюсанна скривилась от отвращения, отвернулась и пошла прочь.

Толстый полицейский объяснил, как ей пройти к отелю «Хёгланд». Через Южную площадь. По Центральной улице. И дальше прямо. А потом положил руку ей на плечо и слегка похлопал. Все будет хорошо. Ее родители приедут завтра утром первым же поездом, а к тому времени Бьёрна конечно же найдут. Понятно, будет допрос и следствие, но она зря переживает. У этого Роббана ведь ничего серьезного. Разбитая губа, кровь из носа, и зуб шатается, вот и все. Массовая драка — это, конечно, хуже, но ее брат или кузен или кто он ей, уж как-нибудь штраф заплатит, ничего страшного. А сама она пусть идет к себе в отель и ложится баиньки.

Томми и Ева говорили с другим полицейским. Они встретились с ней потом в коридоре, но прошли мимо, игнорируя ее, притворившись, что ее нет, словно ее никогда не было. Странно было, что и она сделала то же самое. Только покосилась в их сторону и отвернулась. Вышла из участка перед ними, не придержав двери, хотя понимала, что они идут за ней, почти след в след, так что кто-то из них — видимо, Томми — успел придержать дверь, прежде чем та захлопнулась у них перед самым носом. Выйдя на тротуар, Сюсанна повернулась к ним спиной, несколько раз глубоко вздохнула и попыталась понять, куда подевалась она сама. Ее изумление и горе, ее тревога и гнев и все прочее, что в ней было. Безуспешно. Ею овладело задумчивое ледяное спокойствие. Она могла только думать, но не чувствовать.