Лебединое озеро - [66]

Николай Петрович был в том возрасте, когда о своём будущем переживаешь меньше, чем о будущем взрослых детей и обязанных народиться скоро внуков. И поэтому, хоть бы даже он никогда не верил в бога понятным большинству ритуальным образом, в существовании высших сил давно уже не сомневался — возраст поддавливал. Потому как хочешь верь, хочешь не верь, — а без детского образа косматого, хвостатого и рогатого существа, искушающего людские души, неспособные долго сопротивляться врождённому животному началу и стадным инстинктам поведения, объяснить царящее в жизни безобразие у Николая Петровича никак не получалось.

Из того, что оставляет детей без будущего, больше всего Николай Петрович не терпел заполоняющий реальность выдуманный мир грёз и иллюзий, герои которого живут на всём готовом, красиво и респектабельно, что без эксплуатации остающегося за кадром большинства никак невозможно. И обиднее всего ему было сознавать, что творцами обмана по западным лекалам, прикрытого лубочным национальным колоритом, были, как правило, способные, разумные и работящие люди — можно сказать, свои. Почему они вместо творчества соглашаются на ремесло? Кто и как заложил в их головы негласное задание наперегонки погружать людей в волшебный рабский сон? Зачем отрабатывают и прут против народных интересов? За деньги? Но разве заевшиеся богачи расщедрятся? Неужели мастерам не понятно, что богачи позолотят клетку, но свободы не дадут? Наградят, в лучшем случае, тридцатью сребрениками или чечевичной похлёбкой, да пообещают манну небесную…

Один из таких своих, режиссёр телесериалов, был у Николая Петровича на глазах: жили они в одной многоэтажке эконом класса и раскланивались утром и вечером возле припаркованных у дома машин. Белая пузатая корейская машина режиссёра была под стать крупному моложавому хозяину и его светлому лицу с маленькими глазками и припухшими щеками. Этот доступный автомобиль стал, как решил для себя Николай Петрович, финансовой наградой режиссёру за сериал, прокрученный по центральному каналу. Кино было мелодрамой по женскому сценарию: с любовью, изменами, коварством и обманами, законными и не понятно от кого детьми, болезнями и чудесными излечениями — тягомотный бред с искусно и искусственно накрученными житейскими ситуациями, с высокой степенью нагромождения событий, с красивыми внешне героями, всегда ухоженными и модно одетыми, с интерьерами из модных журналов, с тихими, малолюдными, утопающими в зелени пригородами, где улицы всегда чистые, газоны пострижены, дороги ровные, машины дорогие, а быт украшен фальшивым блеском, любимым элитой со времён «потёмкинских деревень».

Фильм мало выбивался из мутного телевизионного потока, просмотр которого вводил Николая Петровича в ступор хуже рекламы. «Как ты не можешь отключаться?» — регулярно удивлялась его негодованию жена, умевшая под телевизор заниматься своими делами. «Был бы женщиной, отключался!» — огрызнулся в обед на супругу Николай Петрович, злясь на режиссёра, которому утром, как обычно, желал здоровья. «Что же ты, брат, делаешь? — мысленно обращался он к режиссёру. — Неужели не понимаешь, за кого тебя держат? Неужели надеешься, что тебе дадут снять кино, о котором мечтаешь? Не дадут. И народных денег на своё кино, как на „Двадцать восемь панфиловцев“, тебе не собрать. На что-то одно миром сложиться можно, но системно складываться у нас не получится. Деньги у государства и богачей. А им что нужно? Увести от реальности. Вот и будешь всю жизнь снимать про выдуманную любовь, выдуманные страсти и выдуманные проблемы… Или воровскую романтику освоишь. Милое дело поснимать про бандитов и полицию с милицией. Это можно. И уж постарайся, пожалуйста, выдавить из нас слезу и заставить пожалеть и ловцов, и беглецов, и жертву. Впрочем, жертву жалеть не требуется…»

Причиной накатившего на Николая Петровича сегодняшнего раздражения было письмо, полученное им утром по пути на работу и лежащее теперь в боковом кармане куртки.

Письмо было судебное, с приговором вору, разбившему стекло в машине Николая Петровича. Николай Петрович два раза перечитал приговор за своим рабочим столом — спокойно и внимательно, как привык разбирать любые вопросы. Читая второй раз, он старался не обращать внимания на раздражающие грамотного читателя описки, ошибки, лишние и недостающие запятые, повторения и вложенные в предложения одинаковые обороты — вестники прикрытых «именем Российской Федерации» чиновных пробелов в образовании вкупе с загруженность. делами, спешкой и замыленным взглядом.

Судебное письмо уличало Николая Петровича, считавшего себя человеком осторожным и обстоятельным, в непредусмотрительности и от этого, как он не убеждал себя, что всего не предусмотришь, выходили у него одни переживания.

Непредусмотренное случалось с мужчиной раз в десять-пятнадцать лет. Из краж это были пропавшие деньги из кармана пальто в школьной раздевалке, вытащенный в переполненном автобусе кошелёк и теперь вот барсетка, украденная через разбитое стекло автомобиля. Все кражи были обидные, предсказуемые и прочитываемые задним умом. Особенно последняя, которая вообще стояла особняком, если учесть накрывший Николая Петровича год назад нервный срыв и вынужденное лечение в дневном стационаре.