Лебединое озеро - [64]

— Она, она, она, — целую минуту заикалась младшая Галя, пытаясь рассказать то, что им с Витькой привиделось на чужом огороде.

Наконец, девочка отдышалась и ещё больше округлила свои и без того большие круглые глаза:

— Мы смотрим вперёд, а там она хоронится. Мы влево кинулись, а она уже слева нас ждёт. Мы вправо, и она справа. Витька тут как засвистит и давай орать: «Мотаем!» И мы ка-ак побежали, не знаю, куда!

У Туманихи крупные и уши, и нос, и рот, а у черноглазой, с ямочкой на подбородке, городской Гальки — одни глаза. И статью, и лицом младшая сестра очень походит на бабушку и тёток. Не зря тётя Шура говорила про неё маме Туманихи: «Долговязая, в нашу породу. Как мы в детстве. Её скорей, чем Туманиху, за твою примут».

В их семье, заметно перекошенной в сторону женской половины, младшую Гальку принято жалеть. «У тебя мать-отец есть. А она сирота», — объясняли Туманихе мама и бабушка, говоря неправду. В городе жила родная Галькина мать. Только она не могла взять дочь к себе, потому что строила новую семью. Гальку свою поэтому устроила в интернат, из которого тётя Шура забирала её к себе на выходные, а на лето привозила к бабушке. И в думах Туманихи вроде бы получалось, что «сирота» Галька жила не многим хуже неё, от которой мамка не отказывалась, но которую, из-за посменной работы и малоденежья, вынуждена была сдавать на школьную «продлёнку» и «пятидневку», а летом — бабушке или в пионерский лагерь.

Слушая взрослые разговоры, старшая Галя иногда горевала, что взрослые её любят меньше младшей. Она решила, что это не из-за одной жалости. А больше потому, что та Галька для всех «наша», а Туманиха — нет. Ни тётка, ни бабушка никогда не называли её нашей, зато сколько раз они звали так младшую: «Наша Галька, иди сюда!»

И на своё прозвище старшая Галька обижалась. Не нравилось ей откликаться на Туманиху. Хоть мама и приказывала не брать этого в голову. Говорила, что чужие фамилии люди ломают по своей простоте, а не со злобы. И зачем только мама взяла папину фамилию? Вот у городской Гальки осталась бабушкина фамилия, поэтому та для бабушки с тётей Шурой лишний раз — «наша».

На мамины уговоры Туманиха кивала головой, соглашаясь для виду, но всё равно обижалась. Иногда очень горько. Потому что бабушка всё-всё давала другой Гальке. И клубнику всегда ей давала первой. А Туманихе бабушка не всегда давала клубнику. Только, когда останется.

Тяжело вздохнув, Туманиха всё-таки решила прислушаться к взрослым и, обняв Гальку за вздрагивающие плечи, погладила её по голове.

Младшая сестра прильнула к старшей и, вспомнив бабушкин наказ, горько пожаловалась:

— Бабушка нам теперь голову оторвёт.

— Говорила я вам не ходить. Никогда меня не послушаете, — по-взрослому рассудила Туманиха. — Ничего. Не оторвёт нам бабушка голову. Мы ей не скажем.

— А бабка Ганна если расскажет?

— Она не расскажет. Бабушка говорила, что бабке Ганне скучно разговаривать с людьми. Она давно ни с кем не разговаривает.

Тут Туманиха подумала, что ей тоже скучно с людьми. И в школе ей скучно. И с родителями. И в пионерском лагере. И с Витькой. И с Галькой. Неинтересно ей с ними разговаривать. Бегать интересно, а разговаривать — нет. Как будто она и в самом деле «не наша». Как будто не такая, как все, а другая. Заброшена на планету с важной целью, о которой не знает никто из живущих простой жизнью окружающих её людей.

— Галька! Туманиха! — позвала бабушка. — Наша Галька с тобой? Хватит вам носиться! Есть идите.

На обед у бабушки были вкусные постные щи и варёная картошка.

Поев, сёстры почти забыли про пережитые страхи. Когда пили чай с сахаром, который бабушка наколола начищенными зубным порошком металлическими щипцами, младшая вспомнила про конфеты.

— Баб, дай денег на конфеты. Ну, дай, баб. Давно не давала, — начала она привычно канючить.

— Давала я вам денег на этой неделе. Хватит, — сурово ответила бабушка.

— Ну, дай ещё, бабушка. Вкусненького хочется.

— Сахар ешьте. Или не вкусный?

— Конфеты вкуснее!

— Дай, баб, на конфеты! — решила поддержать сестру Туманиха. — Мы одни их не будем есть. Тебе тоже дадим.

— Сказала: не дам. Отстаньте! — совсем сурово отрезала бабушка.

— Баб, а когда бабка Ганна успевает всё делать на своём огороде? — решив, что сегодня конфет не будет, спросила Туманиха.

— Вы чего надумали? — насторожилась бабушка. — Никак к ней ходили?

— Как будто её огорода так не видно! — покраснела старшая внучка.

— Не ходили мы к ней! — поддержала старшую младшая и так искренно соврала, что только плохой человек мог ей не поверить. — Мы послушные, бабку Ганну за сто вёрст обходим!

— Вот и дальше обходите, — бабушкин голос смягчился.

Туманиха облегчённо выдохнула, уловив перемену бабушкиного настроения, и вместе с выдохом её язык освободился от последних застрявших на нём слов про конфеты.

— Мы умницы, — бодро продолжила конфетную тему младшая сестра. — Дай нам денежку. Пожалуйста.

Бабушка поворчала на поднявшийся дружный галдёж и сдалась. Жилистая, сухощавая, она легко поднялась с лавки, подошла к сундуку, покопалась в нём, достала двадцать копеек. Подумав, прибавила вторую монету: