ЛЧК - [27]

Сначала собирали с азартом, но скоро солнце стало преследовать нас, работа разладилась, и начались разговоры. Мы собрались под деревом, сели отдохнуть. Лариса спрашивает:

— Мария, говорят, вы ездили к Стене?

— Это было как свадебное путешествие. Когда я увидела, как солнце заходит за нее вечером — как за гору, то поняла — Аугуст ненормальный… Там в лесу был хутор, мы сняли комнату, жили три недели. Раньше мы часто ругались — я все не верила ему, да и характер мой… а эти недели — лучшие, кажется, в жизни… Потом решили попробовать. И с нами еще один, местный тоже хочу, говорит. Я сразу поняла, что за тип, а Аугуст лопух лопухом… Как стемнело, вышли из леса, поползли, метров триста оставалось. Аугуст говорит — я на разведку-и вперед пополз. Мы лежим, время идет… А этот стал ко мне приставать. Я отбиваюсь, а сама смеюсь-надо же! — приползли, на самый священный забор покушаемся-и вдруг такая пошлятина… Аугуст что-то услышал — и назад. Они сцепились… и тут нас осветили прожекторами… А до этого я в институте работала, город был, жили. Суетились, спешили — боялись войны, все неприятеля ждали, а сами друг друга не жалели, грызли как могли. Был один человек интересный, он погиб. Академик был особенный, театральный, смешной мужчина, но не злой. А вокруг них мошкара мелкая, ни жить по-серьезному, ни в жизнь играть не умели… Вот Лариса еще работала там, с Антоном…

— Что этот институт?.. Мираж, и все надежды на него — мираж, — махнула рукой Лариса, — скажите лучше, что делать с котами. Антон говорит, план в этом году большой.

— Гертруда не посмеет явиться ко мне, — сказала Мария, — так что давайте всех на пятый.

— Кто его знает, обнаглеет и явится, — возразила ей Анна. — Твой Крис храбрец, а Серж такой неприспособленный… Лариса вздохнула — ее Вася снова забыл про дом родной.

— Вася не пропадет, — сказал я ей, — налет ему нипочем, он смелый и быстрый парень… «А с Феликсом надо поосторожней, — подумал сам, — старый, опытный кот, но резвости может ему не хватить. И не возьмешь на руки, не убережешь под мышкой, как я в детстве спасал котов от собак. Это, брат, другие охотятся звери…»

Огороды

Хозяйственная наша система была отточена и отполирована и доведена если не до совершенства, то до прозрачной ясности девятью поколениями людей, работавших в строго заданном направлении и пренебрегавших теми обстоятельствами, которые, с их точки зрения, не стоили внимания… Все мы, за исключением Бляса и Антона, были пенсионерами и получали свой суп. Десятую часть супа мы возвращали Анемподисту, как налог в пользу жэка. Бляс от пенсии отказался — «сам кого угодно прокормлю», а Антон получал зарплату. С деньгами было сложней: существовал магазин, и в нем что-то было, но на каждый товар полагался специальный талон, он назывался «приглашением», а талоны были у жэковцев. Антон, Бляс и все, к кому деньги так или иначе попадали, добывали, конечно, талоны, и все были довольны. Крылов говорил, что система корнями уходит в историю, и многозначительно морщил лоб. Но все это касалось только предметов роскоши, как чай или пустырник, а в основном мы кормились сами — выращивали овощи на земле и десятую часть урожая отдавали Анемподисту в пользу жэка. Бляс держал свиней и за это платил Анемподисту налог свининой, кроме того, он продавал мясо в жэк за деньги и талоны, «наживался», как они жаловались, а нам с Аугустом платил свининой за работу. Он предлагал и деньги, которых у него были залежи, но нам деньги нужны были редко, и толстые пачки пылились в шкафу у Бляса на втором этаже.

Но это было не все. Все мы состояли в колхозе — Бляс главным свиноводом, Аугуст — бригадиром овощеводов… а председателем избрал себя Гертруда. И опять все хорошо — никакого тебе единоличного хозяйства… Но корыстолюбие расшатает любую сколь угодно прочную систему — Гертруда решил добиваться своей «десятины»: «Анемподисту Анемподистово, а колхозу колхозное отдай…» Аугуст плюнул и стал платить овощами, а Бляс платить свининой отказался — «хватит дармоедам и того, что в жэк идет». Из-за этого между председателем Гертрудой и свиноводом Блясовым шел нескончаемый спор. Крылов считал, что основная причина противоречия в неотделении города от деревни; это отделение, по его расчетам, давным-давно должно было произойти. Он говорил, что двойной налог — варварство, и пора выработать принцип более прогрессивный, что-то вроде «колхозник подчиненного мне бригадира — не мой колхозник».

Кроме того, были мелкие налоги, о которых обычно сообщалось в листках на двери нашего подъезда. Эти листки клеились один на другой и со временем образовали слой проклеенной бумаги, утеплявшей ветхую дверь… Как-то раз я возвращался с прогулки и увидел новый листок, на этот раз объявлялось о налоге на котов. Речь, конечно, шла не о цельночерных и чернопятенных, а о маловредных светлых котах. Получалось, что платить придется двум официально зарегистрированным котоводам — Аугусту с его травмированным Серым и Коле с Люськой. У этой блондинки недавно обнаружили темные пятнышки, но Коля храбро доказывал в жэке, что пятна коричневые, а не черные… и вообще, это не пятна никакие, а было расцарапано, а потом зажило так… Райцентровский эксперт к нам ездил неохотно, да и накладно это стало для ЖЭКа самофинансирование теперь, так что все пока обходилось. И Коле пришлось платить. Аугуст ругал жэковцев самыми страшными эстонскими ругательствами, а Коля ругал по-русски, но почему-то не жэк, а тех, у кого коты запрещенные, и в результате отдуваться ему, честному. Так выражалась его жажда справедливости.