ЛЧК - [26]

— Как?..

— Рука разрезал… нож хороший был — все разрезал, пришлось отрезать совсем. Но он не очень виноват был, ему сказали про меня совсем плохо — он поверил… потом жалел, помогал мне… А в первый рас-с в ссылке легко пылл, второй раз хуже… да-а… Но потом я рапо-о-тал, ничего жил… Отпустили, приехал, Гертруд говорит: «Мы тепе рапо-оту в жэк найдем (ах са куради райск). В жэк работник нужен, плотник, дворник, сторож… платить пу-у-тем…»

Я спросил: «Я теперь свопо-отный человек?»

Он говорит: «Человек свопо-отный от оп-щества пыть не мо-ожет».

«Я от жэк свопо-отный… или как?..»

Он говорит: «Ты свопо-отный, если не хочешь от жэк тепло и свет».

«Я зарапо-о-таю…»

«Это бесплатно».

«Бесплатно — за что?..»

«Тихо живи, вредных котов не держи-за это».

«Хорошо, хорошо… Мария здесь, Анна — пу-у-ту жить тихо…»

Мы тихо живем, потом пришел Сергей, потом Крис, а Серый не считаю, это законный кот. Я говорю: «Мария… это опасно…» Она говорит: «Если мы котов не спасем — нас никто не спасет…» Что я могу сказать?..

Мы помолчали.

— А ты, Марк, откуда пришел? — спросил меня Бляс.

— Я в разных местах был, последнее время здесь рядом.

— А, особая больница… знаю… И сколько всего?..

— С самого начала…

— О-о… — он сморщился, как от боли.

— И все время лечат?..

— Нет… первые годы-да, а потом признают неизлечимость, первой степени или второй, и уже не лечат, держат — и все…

— А что за степени?

— Первая, когда просто неизлечим, — легкая степень, вторая- когда не хочешь излечиваться, это тяжелая форма… А ты, Роман, всегда, говорят, здесь жил?..

— Даже стыдно сказать… — он вздохнул, — родился под горой, отец конюшней заведовал при графе, то есть профессоре этом, вот и живу до сих пор.

— И на войну не брали?

— Сперва не брали — я никакого цвета не понимаю, только черное с белым не путаю. А потом… как-то убежал, из поезда уже, в другой раз в подвалах отсиделся, суета была, неразбериха… Потом Анемподист пришел — свинина, говорит, нужна. Источник-то источником, а свинина свининой.

Я понял, что он имеет в виду лозунг, который висит у Гертруды.

— Вы с Гертрудой давно знакомы?

— Так мы из одной деревни, но он уехал, учился где-то, а потом объявился — уже начальник.

— Я думаю, этот Гертруда рапо-о-тать не хочет, бегает за кошками, пустой человек. — Аугуст махнул рукой. — Но, Роман, может, согласиться?.. отдай ему, что он хочет…

— Не-е, обойдется, всю жизнь на чьей-то шее висел. Я мальчишкой еще бил его за подлость…

Я вспомнил, как Гертруда подходит к Блясу — с некоторой опаской, хотя гораздо сильней. Что же, может быть. У котов тоже так — боятся того, кто в детстве бил, и только случай может что-то изменить.

Солнце палило вовсю… жара… говорить больше не хотелось. Худосочная река кое-как текла в неразрешенном направлении, брошенные ею берега изнывали от зноя. Хрюшки затихли в полутьме сарая, прорезанной острыми лучами света, пробивающего дощатую крышу. Выгонять или не выгонять свиней в овраг — побегать? Решили, что жарко им будет… и нам жарко, придем к вечеру-доделаем дела.

***

Вернулись мы на закате. Сарай был разрушен, сметен до основания, стояла только дверь и жалобно пела, покачиваясь от прилетевшего ветерка. Никто и сказать ничего не мог… Аугуст очнулся первым — «где свиньи?..» Одну поймали тут же, рядом, ничего ей не сделалось, а другую искали до темноты. Бляс плюнул, махнул рукой — «жива — завтра найдем…» Но свинья пропала. Роман был мрачен:

— Ну, кто… ясно — кто, а поди докажи…

Аугуст снова стал уговаривать:

— Дай ему свинину, а, Роман?..

— Не-е, я теперь там спать буду, а что?.. тепло, воздух свежий…

Сарай, конечно, отстроили, поросенка одного Бляс привез, купил, и с тех пор стали сторожить свиней. Все долго уламывали упрямого толстяка «сходи к Анемподисту…» Наконец он пошел.

— Свинины не будет.

— Как не будет?.. — Анемподист чуть пульт не уронил.

— Кто-то разбойничает, сарай разрушили, свинья пропала — значит, плачу тебе половину.

— Как половину?.. Ты это брось… А ты, говорят, в колхоз не вступаешь?

— Я колхозу овощами плачу.

— Ну, разберись, разберись с Гертрудой, не шуми, не буянь… Комиссия будет, вот пусть и решает.

Не хотел он решать, а может, и не мог, но обещал, что со свиньями больше ничего не приключится. Охрану мы сняли — и действительно, ничего больше не приключилось.

За дикими яблоками

Если идти не спеша по дороге, вдоль реки, то через полчаса примерно увидишь среди деревьев одноэтажные домики. Это бывший пионерский лагерь, за ним старый, заброшенный сад. В саду у дома яблок почти не было, а здесь деревья облеплены маленькими кислыми плодами. Лариса говорила, что они гораздо полезней культурных яблок. Как-то раз они с Марией и Анной пошли туда, и я попросился с ними — посмотрю это место, да и принести помогу.

У самых домиков обрушилась земля и получился овраг метров пять глубиной — молодой еще. Глина здесь удивительная, самых разных цветов и оттенков — и почти белая с синеватыми прожилками, как мрамор, и угольно-черная, и красная охра — бери и рисуй… и какая-то зеленая, и цвета тела — розовая… На дне оврага по глине бежит, подпрыгивает ручеек звенящая вода, где-то выше находится родник.