Лавина - [17]

Бардошин замер как был, с растопыренными руками. Голова медленно поворачивалась, как если бы позади нависла смертная опасность и, сделай он неосторожное движение…

— Кожица обветрит, котик Барсик, не знаешь разве? — с укоризной стал объяснять Павел Ревмирович. — Смотри, какой ты у нас красавчик писаный, хоть и порвали губу! — И назидательно, даже еще пальцем помахивая для пущей важности: — Береги себя и свою кожицу и не мойся на ветру.

Сергей Невраев тоже воду обнаружил во впадине: что значит целый день солнце. Фляга армейская с собой, наполнил без труда. Напрасно вторую не взяли, конечно, груз, зато не пришлось бы вечером растапливать лед для чая, бензин жечь.

Воронов возразил:

— Ничего не напрасно. Здесь ночуем.

Жора, как если бы и впрямь кипятком его обдали, подскочил на месте: да как же так? Чуть ли не полдня впереди! Погодка лучше не бывает, и сачковать? Да знай он раньше, он бы…

На Сергея оглянулся. Сергей сзади стоял, почти за ним. Оглянулся и каким-то сбитым взглядом окинул.

Воронов завел волынку, все разумные, содержательные доводы, но главного — пустой траты времени — оспорить не мог. И тут произошло непонятное. Непонятное и непостижимое для Воронова: Сергей встал на сторону Бардошина. Мягонько, в присущей ему манере, без всякой настырности, твердо высказался, что под стеной, как известно, имеется площадка, здесь же, покуда выгородят — палатку разместить, да те же часы и прокрутятся, не говоря уже, что прямой смысл начать штурм стены со свежими силами утром, и так далее. И Воронов лапки кверху. Надо же, удивлялся про себя Павел Ревмирович, Воронов согласился. А Сергей-то?.. Ну и ну! И все же, когда Воронов столь легко пошел на попятный… Одним словом, кошки-мышки, лес густой.

Тощий, нескладный с виду, с не в меру длинными ногами и болтающимися, не находя себе места, руками, с вытянутым лошадиным лицом, типичный акселерат Паша, то бишь Павел Ревмирович Кокарекин — хлебом не корми, дай побалагурить, вытворить что-нибудь этакое, чтобы животики надорвали. Даже Воронов, невозмутимый и пунктуальный, воплощение ревнивой приверженности к порядку и дисциплине, к тому же доктор наук, а посему приличествует соблюдать хотя бы видимость дистанции, ну и руководитель их разудалой четверки, Воронов и тот не мог избежать подтруниваний и не всегда безобидных Пашиных выходок. Исключение составлял разве один Сергей. С Сергеем Невраевым ни тени панибратства. Не то чтобы не получалось, а и не тянуло шутки устраивать. Особое, не поддающееся однозначной расшифровке чувство, и уважительное очень, и теплое, более того — полное трепетного, восторженного почитания, и сдержанное, как всякое истинное чувство, испытывал Паша Кокарекин к Сергею. Понадобись — костьми бы лег за него. Не раздумывая.

В юности ищут идеал для подражания, часто по смутной жажде недостающего в себе… После второго курса Паша Кокарекин волею судеб оказался в альплагере на Кавказе. До той поры и в мыслях не держал никакой альпинизм, все как у других — «Бони М», дайкири… Разве что в отношении «герл» выбивался Паша из принятого стандарта. Почему — может быть, сумеем дальше объяснить, теперь же не время. Итак, попал наш весельчак в горы. Поначалу решил: та же шатия, а присмотрелся, принюхался — нет. На восхождении новичок вроде него под камнепад по дурости угодил, ну, не так, чтобы очень, а все же — тут и раскрылось, и ощутил с удивлением и жаждой: вот оно, товарищество, о котором старые фронтовики, снисходительно поглядывающие на молодую смену, за шкаликом поминают, то самое, измордованное на всех танцульках, выхолощенное парадными словесами, к чему тем не менее тайно тянулся и напропалую осмеивал. «А что я с этого буду иметь?» Или: «А зачем мне это надо?» — расхожие формулировки, которыми при случае не прочь был щегольнуть, остались там, откуда пришел. Сергей Васильевич Невраев, инструктор, без долгих слов взвалил дурака того себе на плечи и дотащил, считай в одиночку, до самой хижины. Паша и еще один пытались пособить, да, пожалуй, больше мешали.

Сергей Васильевич вообще душеспасительными беседами не занимался. Взглянул пристально и без тени улыбки, когда Паша еще до того привычным манером попробовал открутиться от какого-то поручения, и Пашин задор иссяк. Потому иссяк, что уж очень Сергей Васильевич, как бы сказать, такого склада… Никакого бахвальства, ни там стремления оттеснить, оттереть плечом или столь обычного, что и отчет себе не отдаем, желания переплюнуть ближнего своего в чем ни в чем. Мало этого? Мало, хотя б на первых порах?

Уж Паша институт окончил, протрубил сколько-то на заводе, пытал свои силы в спортивной журналистике, кстати, довольно успешно, с Сергеем виделся часто, летом альплагерь, зимой горные лыжи, покуда в командировки не стало его носить, а чувство почитания, восхищения, влюбленности не проходило. Понимал: нелегко складывалась семейная жизнь Сергея, знал о разочаровании в научной работе и, хоть душой целиком на его стороне, допускал, однако, что необязательно было Сергею бросать насиженное место, может, как раз следовало перетерпеть, перемочь, чтобы остаться в своем деле. Легковерен больно, раздумывал Паша, не умеет быстро распознать, что под внешней формой таится. Или от врожденной порядочности это? Заподозрить в подлости и негодяйстве считает недостойным. Грудью на защиту Бардошина — да куда это годится!