Лароуз - [125]

— Коронера?

— Да, никто вам не говорил? Как такое могло случиться? Никто не показал этот отчет?

Ноги у Питера слабеют. Нет, он ничего не помнит. Может, злосчастную бумагу куда-то засунули или сожгли. Ему это не приходило в голову. Случилось немыслимое и в то же время не вызывающее сомнений. Питер видел дерево, где это произошло. Все это имело какой-то невыносимый смысл. Он не хотел знать деталей. Тогда ему было не до них. Нола находилась в прострации. Мэгги цеплялась за него, как будто тонула, затем принималась отбиваться, а потом опять хваталась за его одежду. Изучать документы о смерти сына не имело смысла. Это бы его не вернуло. Отчеты содержали в себе холодную логику смерти, а он имел дело с горячей правдой горя.

— Похоже, что нет.

— У меня здесь вся информация, — произносит Ромео приглушенным голосом, повторяя услышанную по телевизору фразу. — Я сумел получить нужный документ. И могу изложить его содержание в общих чертах.

Голос Ромео звучит сухо и авторитетно. Он сам удивляется тому, как умно говорит. Как бы то ни было, его мозги хотя и с червоточиной, но чертовски смекалистые.

— В нем говорится, что пуля Ландро не задела голову Дасти, так же как его сердце, легкие, печень, сонную артерию, бедренную артерию и желудок. Там написано, что Дасти погиб не от выстрела, а от щепок ветки, на которой сидел. Поверхностные раны, сэр. Он истекал кровью, пока Ландро удерживал вашу жену в доме. В отчете ничего об этом точно не сказано, однако ребята говорят, что решение суда в отношении Ландро было чересчур либеральным. Вот в чем трагедия! Если бы Ландро не поддался панике и не побежал, а подошел к мальчику и остановил кровотечение, что он, как медицинский работник, конечно, умел делать, жизнь Дасти, вероятно, была бы спасена. И… — тут Ромео решает приврать для достижения большего эффекта, — …если бы он разрешил вашей жене самой побежать туда, даже она могла бы спасти мальчика.

Питер чувствует, как Ромео сует ему в руки листы бумаги. Он перебирает страницы, заполненные витиеватым почерком. Его мозг не может читать фразы последовательно. Слова, только что произнесенные Ромео, то и дело всплывают одно за другим среди убористых строчек.

Листы выпадают из пальцев Питера. Ромео подбирает их и осторожно пытается вернуть собеседнику, но тот не реагирует. Ромео отступает. Руки у Питера длинные, и Ромео рискует получить удар кулаком.

Глядя сквозь Ромео невидящим взглядом, Питер молчит, и на его лице появляется выражение боли. На коже проступают морщины, лицо темнеет, начиная походить на древний пергамент, и вдруг становится очень, очень старым. Ромео на всякий случай делает еще один шаг назад, подальше от этого удивительного спецэффекта. Потом раздается громкий голос дочери Питера:

— Папа! Сейчас наша очередь!

Питер закрывает рот. Его взгляд снова фокусируется. Он проходит мимо Ромео и встает перед фотографом.

Питер останавливает свой пикап в конце подъездной дорожки. Он выходит и стоит — неподвижный, сосредоточенный. Руки висят плетьми. Он не машет немногим проходящим машинам и даже не видит их. Они не имеют отношения к Ландро. За ним, в пикапе, на специальной подставке у заднего окна лежит охотничья винтовка. На нем синие джинсы, рубашка, старая куртка в черно-красную клетку. Голова гудит. Кровь ревет в ушах. Не забыл ли он запереть оружейный шкаф? Он так торопился схватить ружье. Конечно, он его запер, да. Он задает себе этот вопрос каждые три минуты. Отчасти он знал, что скажет Ромео, и ждал этого. Сказанное не ощущалось как новость. Оно было подтверждением. Каждый шум неестественно громок. Собака шуршит травой в подлеске. Он смотрит на березу и тополя. Листья светятся и дрожат. Он не может вспомнить голос сына. Не может вспомнить его живое, а не застывшее на фотографии, счастливое лицо. Но он видит сына среди листьев, и там, где раньше Дасти сидел, излучая безмятежность, исчезнувшую в один миг, Питер теперь видит открытые глаза мальчика и слышит его зов. Он боится. Питер бьет себя по виску, пытаясь вызвать другой образ. Из добрых старых времен. Не фотографию. Из настоящей жизни. Почему эти моменты не запали в память?

Но нынешний миг, во всяком случае, он не забудет. Его ум холоден как лед.

Он поднимает руку и машет Ландро, чтобы тот подошел. Только не двигаться с места. Ландро видит Питера, понимает, что он приехал неспроста, а потому натягивает свитер и, встревоженный, выходит из дома.

— В чем дело?

Питер поворачивается, открывает дверь пикапа.

— Садись, — велит он.

Ландро повинуется.

Питер садится на водительское кресло, запускает мотор, трогается с места.

— Куда мы едем?

— На охоту.

— Сейчас не охотничий сезон, — возражает Ландро.

— Так и есть, — отзывается Питер.

По дороге на федеральную землю Питер пересказывает Ландро все, что Ромео поведал ему на парковке «Алко». Ландро не спорит, потому что во внезапной чехарде образов забывает, что было на самом деле, не может вспомнить. Был он под кайфом в тот день? Нет. Он так не думает. Нет. Он знает, что не был. Нет, нет. Но имеет ли это значение? Он виновен в любом случае. Он выстрелил. И если он мог спасти мальчика… Ландро прикладывает растопыренные пальцы к своему лицу, словно собирая воедино кусочки самого себя. Они едут молча. Кожа у Питера серая, словно камень. Но руки, лежащие на руле, расслаблены и теплы. Сорок минут проходят секунда за секундой.