Лароуз - [123]

Добравшись до Гранд-Форкса, Эммалайн поехала прямо в Университет Северной Дакоты. Она выступила с презентацией, поговорила с несколькими коллегами, но вскоре извинилась и ушла, пояснив, что ей нужно зарегистрироваться в отеле. Она сняла номер в рядовой гостинице за рекой, где, скорее всего, ей не мог встретиться никто из участников конференции. Эммалайн сообщила, кто она, подписала регистрационную квитанцию и пошла к своей комнате. Она сняла жакет, обувь и чулки. Потом легла на кровать, но вскоре вскочила. И все-таки она чувствовала себя очень уставшей, а потому в конце концов сняла покрывало и снова легла, все еще одетая. Эммалайн свернулась клубком на боку и дремала, пока не зазвонил телефон. Она колебалась, пока не прозвучал третий звонок, а потом ответила, назвав номер своей комнаты.

Она впустила его, и он осторожно закрыл дверь. Они стояли друг перед другом. На нем была, конечно, обычная одежда. Они не разговаривали. Через некоторое время она протянула руку и подергала за рукав его куртки. Он сбросил ее. Она коснулась его рубашки. Он снял и ту. Шрамы паутиной покрывали его грудь, утолщаясь там, где исчезали. Она ждала, и он прикоснулся к ее блузке. Она по очереди расстегнула маленькие перламутровые пуговицы. Он потянул за рукав. Эммалайн повела плечами, и блузка упала на пол. Когда это случилось, все стало легко и просто. Они понеслись вперед, как поземка, бесконечно мчащаяся по черной поверхности дороги.

* * *

Весной появилась реклама недорогих семейных фотографий — их делали утром в субботу на парковке «Алко». Мэгги настаивала. Питер сказал, что это сущая ерунда. У них и так много снимков. Все полки заставлены фотографиями в рамках.

— Но ни одна из них не сделана профессиональным фотографом, — возразила Мэгги.

Питер указал на ряды школьных фотографий.

— Нужно, чтобы на одной фотографии были все мы, папа. Это сделает маму счастливой.

— С ней все в порядке, разве не так?

— Ну же, папа!

Питер колебался. Они не фотографировались всей семьей с тех пор, как погиб Дасти. Кроме того, он не знал, можно ли держать эту фотографию на виду, не скрывая от Ландро и Эммалайн. Дело в том, что на снимке был бы Лароуз, и это могло выглядеть чересчур недипломатично. Питер старался, чтобы пребывание мальчика в их доме не слишком бросалось в глаза — ни одна из обеих семей не должна была претендовать на Лароуза слишком открыто. Он стал еще более осторожен после того, как Эммалайн на какое-то время полностью забрала Лароуза к себе. Он сказал «нет». Но Мэгги смотрела на него так, как умела: глазами улыбающейся пай-девочки, напоминающей жутковатый смайлик.

— Семейная фотография сделает тебя счастливой? — спросил Питер Нолу, когда та вошла в комнату.

— Мы должны ее сделать! — вскинула руки Мэгги, пытаясь зажечь мать.

Нола загорелась.

— Да! Я обожаю семейные фотографии.

«Мне нужно выпить пива», — подумал Питер.

На днях Мэгги дала ему задание изобразить несколько персонажей. Например, Папу-Неумеху, хотя это было странным, потому что он был самым «рукастым» из всех, кого знал. Или Папу-Отравляющего-Другим-Жизнь, хотя он просто любил, чтобы все всегда оставалось в пределах разумного. Беспечного-Папу-Теряющего-Вещи, хотя в последнее время он начал понимать, что этим грешит кто-то другой. Возможно, он действительно был Эмоционально-Потерянным-Папой, ибо сознавал, что Мэгги все время заботится о Ноле, но не понимал, каким образом. В любом случае он не мог вспомнить, какой его дочь была раньше. Поэтому, вероятно, он был Рассеянным-Папой. А еще Папой-Выпавшим-Из-Реальности, потому что не любил задумываться над подобными вещами. Он был Папой-Закадычным-Приятелем-Лароуза, хотя тот явно стал персонажем, в основном играющим роль сына Нолы. Она души в нем не чаяла. Ее глаза устремлялись на вилку, которой Лароуз ел, и на его спину, когда он покидал комнату.

В случае с фотографией, однако, единственное, что Питер должен был сделать, желая всех осчастливить, — это надеть свою лучшую рубашку и улыбаться.

— А может, костюм, — предложила Мэгги. — У тебя есть костюм? Мы все наряжаемся, папа. Тебе нужен костюм. И галстук.

Питер нашел свой свадебный костюм и галстук.

Нола вышла в темно-фиолетовом платье с серебряной пряжкой на талии.

Мэгги опустила голову и уставилась на мать. Заряженные ионы пришли в движение. Нола развернулась и ушла в спальню.

— Что случилось? — удивился Питер.

Но платье цвета сливы уже скрылось за дверью. На Ноле теперь был желто-коричневый костюм, белая блузка, черные туфли на высоком каблуке. Она выглядела как стюардесса или кандидат в президенты.

— Голосую за тебя, — произнес Питер.

— Мама, этот наряд требует твоих блестящих зеленых сережек, — объявила Мэгги. — И шарфа!

Нола вернулась в спальню.

У Лароуза не было костюма, но у него была белая парадная рубашка. Мэгги зачесала ему назад волосы, намочив их водой. Нола сказала, что он выглядит как необыкновенный мальчик, каковым и является. Все просияли. На Мэгги были подобающий случаю свитер, украшенный ярко-розовой ракушкой, и короткая озорная юбочка из искусственной кожи цвета яичной скорлупы. Она повязала на волосы белую ленту и надела белые сапоги из кожзаменителя. Они некогда принадлежали матери, но выглядели очень современно, хотя и были куплены еще в девяностые. Питера сбивало с толку, когда он видел на Мэгги вещи, которые, как он помнил, Нола надевала во время учебы в колледже, то есть в ту пору, когда он обращал особо пристальное внимание на ее одежду, как, впрочем, и на нее саму.