Лароуз - [127]

Впрочем, кое-какие снадобья у него с собой есть. Он выходит в туалет, чтобы спокойно ими воспользоваться, и чувствует себя окрепшим, когда возвращается.

Все еще никого. Только он и пустой кофейник.

Лучи солнца просачиваются внутрь, а из коридора проникают запахи пищи, готовящейся для поминок. Позже можно будет хорошо поесть. Жесткий стул становится все более комфортным по мере того, как химия продолжает действовать. Плюс его тешит злорадство по поводу успеха сегодняшнего предприятия. Достижение им своей цели — словно праздничный торт, который нужно смаковать, откусывая по кусочку. Мысленно возвращаясь к разговору на парковке, Ромео вспоминает каждое слово, каждый взгляд, каждую эмоцию. Эти мгновения теперь навсегда принадлежат ему, он может наслаждаться ими по отдельности. Он вспоминает первоначальное смущение Питера, затем страх, головокружение и, наконец, решимость, которая в итоге будет означать для Ландро большое заслуженное наказание. Возможно, даже смерть, быструю или медленную, хотя вряд ли. Хочет ли он ее на самом деле? Он должен был привести цепочку событий в движение. Вот и все.

Теперь моя работа закончена.

— И это мне нравится, — произносит Ромео вслух.

Он откидывается назад, положив голову на кривые руки и вытянув ноги, одна из которых, увечная, короче другой, но теперь не болит. В этой довольной позе его застает отец Трэвис, пришедший на собрание. Он входит в комнату и садится напротив Ромео, который тихо дремлет в этом невероятном положении. В конце концов священник будит его, назвав по имени. Собрание должно было начаться десять минут назад.

— Думаю, сегодня нас только двое, — говорит отец Трэвис.

— Видно, я пришел зря.

Ромео разочарован. Похоже, развлечение не состоится.

— Напротив, — возражает отец Трэвис. — Есть шанс более тщательно рассмотреть ваши успехи, Ромео.

— Мне нужно кое-куда сходить, — пробует отпроситься Ромео.

— Вам нужно быть здесь, — заявляет отец Трэвис.

Они перекидываются предписанными уставом ритуальными приветствиями, а потом зачитывают вслух предполагаемые на собрании пошаговые действия. Отец Трэвис командует:

— Теперь ваша очередь.

— Моя?

— Сегодня выступаете вы.

— Я не готов.

— Уверен, это не так.

Ромео хочет послать выступление к черту, но, к его собственному удивлению, изо рта вырываются совсем другие слова.

— Хорошо. Я начинаю.

Сначала губы, язык и гортань, похоже, работают вразнобой. Кадык дрожит, черепа вибрируют, голос трясется. Что происходит? Такое впечатление, будто говорит какой-то другой Ромео, сидящий внутри него. Этот неизвестный альтернативный Ромео устроил настоящий переворот. Ромео номер два проник в его коммуникационную инфраструктуру. С ним опять шутят шутки наркотики? Что он принял? Какую таблетку? Ромео думает, что большую белую овальную, но там были и небольшие желтые. Возможно, перекрестный побочный эффект. Пораженный Ромео молчит, в то время как Ромео номер два становится говорливым и рассказывает про определенные действия, предпринятые по некоторым причинам. Рот Ромео номер два сыплет трескучими фразами, его голос возносится все выше и выше, пока Ромео номер один в отчаянии не понимает, что Ромео номер два запрыгнул на третью ступень, а может, сразу на четвертую или пятую, где требуется открыть Богу и людям точную природу своих несовершенств. Где, помимо жалоб на головокружение, боль в желудке, недержание, одышку и возможную почечную недостаточность, требуется говорить правду. Что делать? Рассказать о комбинированных побочных эффектах? Между тем отец Трэвис, человек и представитель Бога на земле, оказывается заложником неожиданного лихорадочного словоизвержения Ромео.

— Я не всегда был таким дерьмом, отец Трэвис, — жалуется он. — В прежние времена меня уважали. Считали самым способным учеником в классе. Я был наперсником и доверенным лицом знаменитого Ландро Айрона, который слыл самым крутым парнем в школе. Это было еще до того, как он потерял лицо. Ландро был кем-то вроде рок-звезды, всегда на плаву. Затем Ландро ввел меня в искушение, подговорил убежать. Ошибка, которая изменила мою жизнь. Это так…

Из его глаз льются слезы — не крокодильи, как в случаях, когда ему требуется сочувствие окружающих, чтобы собрать побольше информации, а настоящие, скорбные, горькие.

Слова с усилием вырываются из горла:

— Моя жизнь разрушена!

Ромео пытается взять Ромео номер два под контроль, но уже слишком поздно, его не остановить. Они сливаются. Он продолжает:

— Во время нашего побега Ландро упал на меня с высоты и сломал мне ногу и руку. Вы знаете эту историю. Ее знают все. Судьба Ландро заключается в том, чтобы сеять вокруг себя смерть и разрушения, в то время как он сам всегда выходит сухим из воды. Или попадает в объятия Эммалайн. Так вот, мы учились в школе. Это было после того, как мы сбежали. Нас поймали. Верней, мы сдались сами. Я вернулся из больницы разбитый, рука в зудящем вонючем гипсе, нога со штифтом внутри, да еще с поврежденным нервом, последствия чего сказываются по сей день. Первым делом я вижу Ландро. «Дружище! — кричу я ему. — Дружище!» Он смотрит прямо сквозь меня. Может, он испытывает неловкость из-за того, что сделал. Но не сожаление! Он смотрит прямо сквозь меня. Отец Трэвис, вот почему я влачу такое существование. Не из-за скрюченной руки или больной ноги, не из-за того, что при падении у меня повредился мозг, и не из-за того, что в душе я непредсказуемый, опасный наркоман, который готов на все, чтобы утолить свои желания, хотя это правда. Но, отец Трэвис. Не поэтому. Вы когда-нибудь слышали о феномене «плод-паразит», когда второй плод снабжается кровью из правильно развивающегося первого плода? Знаете, что это? Это своего рода близнец-паразит. У него нет сердца. Он зависит от сердца близнеца. Просто живет за счет него и обычно исчезает прежде, чем кто-то узнает, что он существует. Вот так случилось и со мной. Ландро был бьющимся сердцем, а я более слабым близнецом, и когда он больше не захотел знаться со мной, мое кровообращение прекратилось. Я стал мертвецом, отец Трэвис. Я умер после того первого года, когда Ландро не захотел знать, кто я такой, перестал отвечать на мой зов, внезапно изгнал меня из круга своих друзей, хотя я нуждался в нем больше всего. Мне так требовалось, чтобы он пришел мне на помощь и не дал пристать ни одной из кличек, которыми меня награждали. Я приложил все усилия, чтобы отбиться от этих прозвищ. Я вколотил в землю Калеку и извел на корню Костыля. Вонзил зубы в Раненого и отстоял самого себя. Я остался Ромео. Мне это удалось, хотя стоило немалых сил, и теперь я тот, кто я есть. Не хороший человек, но и не плохой.