Ларин Петр и волшебное зеркало - [46]

Пётр шёл за ним не в силах произнести ни слова. «Большой Илл, — стучало у него в голове, — Большой Илл… Илл — Илларион? Ох, не знаю… На Островах всё может случиться, это верно, но всё-таки…»

Они вернулись в приземистую и темноватую избу старосты, и тот достал откуда-то высокий, сильно запылённый глиняный горшок.

Невнятной скороговоркой пробормотав заклинание, он снял с горшка явно заговорённую крышку, по плечо запустил руку в горловину и вынул оттуда сильно обгоревший листок пергамента, сверху донизу покрытый какими-то выцветшими закорючками. Очевидно, это была местная письменность, которой Пётр не знал.

Впрочем, староста и не собирался отдавать своё сокровище в чужие руки. Порывшись в складках своего просторного зеленоватого балахона, он извлёк оттуда огромные очки с круглыми стёклами, зацепил за уши верёвочные дужки и, поднеся пергамент к самому носу, кашлянул в сухой сморщенный кулачок.

— Итак, — сказал он, — приступим. Тут, видишь ли, обгорело, поэтому фраза начинается с середины… Гм… Да… Ага, вот. — Он начал читать, и его голос вдруг сделался низким и подвывающим; таким голосом обычно разговаривают артисты на радио, озвучивая роль Волка в сказке про Красную Шапочку: — «И тогда Большой Илл остановился и сказал прямо в прекрасное и холодное лицо Королевы дерзкие слова. «Погоди, — грозным голосом возгласил Большой Илл, — вот придёт Петька, он тебе покажет кузькину мать!» И с тех пор…» — Он замолчал и закончил нормальным голосом: — А дальше ничего нет, всё сгорело.

Пётр сел, растерянно хлопая глазами.

— Как? Как там написано?

— Прочесть ещё раз? — удивлённо спросил староста.

— Пожалуйста, если вам не трудно…

Староста поправил на носу очки, которые были чуть поменьше детского велосипеда, и прочёл, на сей раз обойдясь без подвывания и иных драматических эффектов:

— Погоди, вот придёт Петька, он тебе покажет кузькину мать.

— Спасибо, — пролепетал Пётр, — вы мне очень помогли… А откуда известно, что Петька — это я, Ларин Пётр?

Старик пожал плечами.

— Не помню, — признался он. — Это было в рукописи, но она сгорела. Тебе надо поискать другой экземпляр. Только… Если ты позволишь, Ларин Пётр, я дам тебе совет. Не трать время на поиски этой рукописи. Я не могу вспомнить всего, о чём там говорилось, но я точно помню, чего там не было. Там не было написано ни слова о том, что ты должен делать и куда идти. Рукопись повествовала о том, что было, а не о том, что будет. Юности не пристало рыться в прошлом, она должна идти вперёд. Не изучать историю чужих подвигов, а совершать собственные — вот твоё призвание!

— Спасибо, — сказал Пётр. — Вот так совет! Поди туда — не знаю куда…

— Я всего лишь скромный деревенский староста. Какого совета ты от меня ждёшь?

Тебе нужно обратиться к настоящему волшебнику. Лучше всего было бы посоветоваться с Властимиром Могучим, но он давно отошёл от дел, и никто не знает, на каком из тысяч островов живёт этот всесильный чародей.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарил Пётр и встал. — Имя — это уже кое-что, хотя я бы предпочёл точный адрес. — Скажите, — спохватился он, — а больше в предсказании ничего не говорилось? Мне рассказывали, будто там упоминалась Волшебная Боцманская Дудка…

Староста покачал головой, снял очки и бережно опустил пергамент в горшок.

— Возможно, Дудка упоминается в другой рукописи, — сказал он. — Лично мне кажется, что это обычная легенда. Пророчество уже двести лет передаётся из уст в уста и успело обрасти такими подробностями, которым подивился бы сам Большой Илл. Моряки говорят о Боцманской Дудке, рыбаки — о Волшебной Удочке, а плотники — о Весёлом Топоре. Не думай об этом, Ларин Пётр. На Островах всё возможно.

Попрощавшись со старостой, Пётр выбрался из деревни и присел над обрывом, прислонившись спиной к стволу корабельной сосны. Внизу ствол был тёмно-серый, шершавый, изрытый глубокими бороздами и трещинами, а наверху — гладкий, медно-рыжий и прямой, как стрела. Он был тёплый, и от него знакомо пахло живичным скипидаром. Сосна была совершенно такая же, как те, что росли в лесу вокруг школы, разве что выше и стройнее, и Петру опять захотелось всплакнуть. Всё было так сложно, так запутано! Даже пророчество, на которое он так рассчитывал, ничего ему не объяснило, кроме одного: похоже, легендарный Большой Илл действительно был дядей Петра, пропавшим без вести и почему-то очутившимся здесь капитаном спецназа. Полушутливая угроза показать кузькину мать была одним из его любимых выражений. А с другой стороны, так мог выразиться кто угодно. И какой-то Петька, упоминавшийся в пророчестве, тоже мог оказаться кем угодно, а вовсе не Петром Лариным. Да и что это было за пророчество? Обыкновенная пустая угроза, которую какой-то впечатлительный островитянин двести лет назад зачем-то записал на пергаменте…

Всё это выглядело глупым, случайным и бесполезным: и пророчество, на поверку оказавшееся обычной байкой, и почёт, который островитяне оказывали Петру, и то, что он задумал… Пётр чувствовал себя самозванцем, от которого, как верно подметил капитан Раймонд, всем доставались одни неприятности. Больше всего на свете ему сейчас хотелось расплакаться и переложить все свои заботы на кого-нибудь из взрослых. Пускай бы его пожалели, приголубили, позаботились о нём; пускай бы сказали: «Не плачь, мальчик, посиди здесь, мы что-нибудь придумаем. Вот, съешь конфетку, всё будет хорошо». Но он понимал, что это невозможно. Взрослые в этом мире, похоже, не могли как следует позаботиться даже о себе самих. Да и в мире, из которого пришёл Пётр, если разобраться, всё было точно так же. Рассчитывать на взрослых было нечего, да они и не собирались принимать за него решения. Наоборот, все смотрели на Петра с надеждой и ждали от него помощи. А раз так, он должен был помочь, и неважно, что там сказано и чего не сказано в пророчестве.