Лапти сталинизма - [82]

. Возможно, политические обвинения отчасти служили для самооправдания, снятия ответственности с самих ораторов или авторов писем. Другим мотивом могло быть сведение «личных счетов» и борьба за «место под солнцем». Наконец, нельзя исключать того, что эти люди стремились обезопасить себя или просто шли «в ногу со временем». Причины поддержки репрессивных акций власти могли быть различными, так же как заботы, чаяния, порывы и страхи отдельно взятого человека. Однако в любом случае крестьянин вновь вступал во взаимодействие с властью, ждал от последней реакции на свои поступки. В 1941 году один из жителей Вельского района просил «проверить» члена местного сельсовета И. Ф. Трапезникова только потому, что узнал о его судимости в прошлом. «Я автор сего письма не знал хорошо, но теперь узнал и удостоверяю. А посему решился сообщить», — писал он[526]. В этих словах чувствуются заискивание и робость, словно у ребенка, совершившего поступок, который желали увидеть его родители и ждущего, что его теперь похвалят. Так же и советский политический режим, используя то «ремень», то «конфетку», осуществлял политическое воспитание крестьянства. В этой системе взаимоотношений главной политической ценностью крестьянства становились лояльность и связь с целями общества-государства.

* * *

Структурный кризис, пережитый Россией в первой трети XX века, сегодня все чаще связывается с кризисом идентичностей, обусловленным сменой моделей стратификации российского социума, переходом от сословного к профессионально организованному обществу. Новые типы идентичности, не связанные с сословной структурой, появились еще в конце XIX столетия[527]. В 1930-е годы вместе с коллективизацией эти процессы ворвались в российскую деревню, где вплоть до этого времени сохранялось немало рудиментов прежнего общественного строя. Само крестьянство, по сути, являлось последним, сохранившим свои основные социальные характеристики, сословием российского общества. Длительность процессов социальной эволюции в российской деревне можно объяснить событиями так называемой «общинной революции», в ходе которой, по мнению современных историков, произошла консервация институтов и практик, присущих крестьянскому сообществу[528]. В 1920-е годы эта тенденция выразилась в господстве крестьянской поземельной общины в общественной жизни села, индивидуального крестьянского хозяйства в сфере сельскохозяйственного производства, норм крестьянской идентичности в ментальности сельских жителей. Основные черты идентичности крестьянина состояли в его представлениях о связи с сельским образом жизни, необходимости непосредственно личного труда в сфере сельскохозяйственного производства, претензии на хозяйственную самостоятельность. Для данного типа идентичности была характерна и определенная модель внутренней градации сельского населения, основанная на представлениях о бедности и о богатстве, которые в свою очередь соотносились с принципами моральной экономики крестьянства.

Кризис идентичностей, охвативший российское общество в первой трети XX века, однако, был всеобъемлющ по своим проявлениям и необратим по последствиям — изменялась структура всего общества, и крестьянство как его часть также не могло избежать своей участи. В 1930-е годы, после завершения коллективизации, активизировались процессы социального перерождения крестьянства. В основе этого механизма лежало многоаспектное государственное вмешательство в жизнь села. Разумеется, власть преследовала цели укрепления собственного господства в стране, однако в качестве инструмента режим активно использовал социальную политику и политическую пропаганду. Устранение из общественной жизни крестьянства таких традиционных для него институтов, как община и церковный приход, повсеместное создание хозяйственных организаций нового типа — колхозов, вели к существенным изменениям в повседневности сельских жителей. Активная трансляция политической пропагандой социальных дефиниций, характерных для «социалистического» общества, меняли понимание крестьянами своего места в окружающей их социальной реальности. Интегрируя крестьянство в новую политическую реальность, режим изменял и его самосознание. В целях сохранения лояльности режиму, формирования позитивной жизненной перспективы крестьянин включался в деятельность новых институтов и практик, привнесенных на село властью, пользовался штампами и категориями советской политической пропаганды. В связи с этим менее приоритетными для него становились собственно крестьянские ценности — такие как земля, труд, хозяйственная свобода. В прошлое уходило традиционное деление на бедняков, середняков и кулаков. Сами эти понятия превращались в политические ярлыки, мало связанные с реальными социальными категориями деревни. Вместо них формировались новые социальные общности со свойственными для них типами идентичности. Проанализированные нами материалы позволяют говорить о появлении в деревне Русского Севера как минимум двух групп с новым типом идентичности сталинских ударников и представителей колхозной администрации. В сознании представителей этих групп все больший вес имели профессиональные навыки, постепенно осознавались разделение труда и ориентация на определенное место в общественном производстве, важное значение приобретали трудовые отношения внутри коллектива. Все это позволяет говорить о появлении у представителей этих общностей первых ростков профессиональной идентичности.