Ланселот - [51]

Шрифт
Интервал

О, наконец-то ты посмотрел на меня. Это хорошо. По крайней мере, ты уже не улыбаешься. Да, я пациент психбольницы, более того — заключенный. Я сознаю, что ты привык к метаниям безумцев. И ты, конечно, понимаешь, что я нарочно даю себе выговориться, нести, так сказать, безумную чушь. Может, я вообще шучу. Но твой настороженный взгляд говорит о том, что ты вполне допускаешь, что я говорю серьезно. Но это уж решай сам.

Зачем я тебе все это рассказываю? Это предупреждение. Можешь передать его другим, если хочешь. Времени осталось мало. Всего, может, несколько месяцев. Лучше бы снять афишу «69». Но, конечно, ее не снимут.

Мы не станем мириться с тем, что происходит.

В чем дело? Впервые с тех пор как появился, ты выглядишь подавленно. Ага, стало быть и тебе проняло.

Что-что? Что со мной было дальше?

Что ты имеешь в виду? Хочешь знать, что произошло в Бель-Айле?

Это все в прошлом. В конечном счете какая разница?

Все равно хочешь знать, что произошло?

Гм. Трудно вспомнить. Господи, дай-ка мне подумать. Как голова болит. Чувствую себя препаршиво. Дай мне чуть-чуть полежать. Да и у тебя тоже вид не блестящий. На тебе лица нет.

Приходи завтра.

7

Что это вдруг сегодня ты в церковном облачении? Препоясался к битве или, как Ли, облачился для сдачи позиций?

Неважно. Все равно я не о тебе думал, а о Марго.

Помню, она мне как-то сказала: «Вы, мужчины, себе льстите. Не так уж вы и важны для нас».

«Вы, мужчины». «Для нас». Классы? Категории? Касты? Неужто у нас с ней до этого дошло?

Так, о чем бишь мы говорили? Ах, да, Парсифаль, ты хотел узнать, что произошло. Господи, да какая разница? Только будущее важно. Ну да, ты прав. Я действительно сказал, что осталось еще кое-что, что не дает покоя. Что именно? Грех? Неуверенность в том, что такое понятие существует? Не помню. Да и вообще едва ли это так уж интересно.

Какой сегодня унылый день. Зимние дожди начались. На заливе, видимо, давление упало. Но для ураганов поздновато уже. Сейчас у нас что, ноябрь?

Хотя сейчас ураган был бы кстати. Чтобы он разразился в тот самый момент, когда я рассказываю об урагане Мари, налетевшем на Бель-Айл год назад, когда искусственный киношный ураган разносил все к черту.

Я, вообще-то, был бы рад, если налетит ураган. Они мне всегда нравились. Большинству людей они нравятся, хотя в этом мало кто признается, я думаю, даже всем они нравятся, ну, кроме разве что очень немногих действительно здравых личностей — ведь по здравым-то соображениям ураган — явление все-таки неприятное. Но что это доказывает? Только то, что большинство людей в наше время безумны. Я считаюсь сумасшедшим, но то, что я ни в малейшей мере не рвусь посмотреть ураган, говорит о том, что рассудок ко мне возвращается. Были у меня одни знакомые — супружеская пара, — совершенно уставшие от жизни, друг от друга, и вообще исключительно несчастные люди, но не во время урагана. Когда налетал ураган, они садились в своем доме на Крисчен-пасс, ставили на стол бутылку виски и в полном довольстве и просветлении беседовали радостно и откровенно, смеялись, шутили, пили и даже занимались любовью. Чистое безумие. Почему люди чувствуют себя несчастными в хорошую погоду и счастливыми в плохую? Явно не потому, что в хорошую погоду они грешники, а в плохую святые. Конечно, люди помогают друг другу во время бедствий. Но не потому они счастливы, что помогают. А помогают, потому что счастливы. Нет, дело в том, что с нами случилось что-то ужасное, чему мы даже названия не подберем. И слово «грех» сюда не подходит. Нельзя сказать, чтобы твой Христос что-то такое предвидел, правда? А ураган, который сам по себе штука скверная, каким-то образом нейтрализует то, другое, чему нет названия, так что люди снова начинают вольно дышать и обретают свободу грешить или не грешить. Пара, о которой я тебе поведал, обретала свободу и просветленность только в тот момент, когда над ними проходил глаз тайфуна, — в остальное время они лишь тупо слонялись, как привидения, а тут становились способны на любовь и ненависть, правду и ложь. Муж, например, мог сказать: «Я втайне частенько мечтаю, чтобы ты умерла. Да что там, всего час назад, перед самым ураганом, я думал — вот здорово, если снесет балкон и тебя вместе с ним. (Кстати, это грех?) Я уже представлял себе, как буду жить, став вдовцом. Неплохо. Представлял себе женщин, которых без тебя стану приводить сюда». Порыв ветра выбил окно, осыпав их осколками. Мужчина посмотрел на кровь. «Но сейчас, положа руку на сердце, могу сказать: я рад, что мы вместе. И если бы тебя не стало, я бы последовал за тобой». На что жена ему ответила: «По правде говоря, мне смертельно надоело готовить тебе и убирать дом. Думаю, если мы останемся живы, я устроюсь на работу. Встречаться только по вечерам будет куда лучше. А может, и вообще перееду. Когда-то нам было хорошо с тобой. Ты мне нравился. Давай перевяжем порезы и выпьем». Они стали пить, за окном завывал ветер, а они смеялись, как дети. Дом дрожал, как осиновый лист. А когда ветер порывами достиг 160 миль в час, они занялись любовью.

Сказать по правде, по большому счету у них ничего не получилось. А может, и получилось. Как бы там ни было, когда ураган закончился, они встали прекрасным солнечным утром в понедельник, пристально посмотрели друг на друга и развелись.


Рекомендуем почитать
Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


Блуждающее время

В новом романе знаменитого писателя речь идет об экзотических поисках современной московской интеллигенции, то переносящейся в прошлое, то обретающей мистический «За-смертный» покой.В книге сохранены особенности авторской орфографии, пунктуации и фирменного мамлеевского стиля.


Венок на могилу ветра

«Венок на могилу ветра» — вторая книга писателя из Владикавказа. Его первый роман — «Реквием по живущему» — выходил на русском и немецком языках, имел широкую прессу как в России, так и за рубежом. Каждый найдет в этой многослойной книге свое: здесь и убийство, и похищение, и насилие, и любовь, и жизнь отщепенцев в диких горах, но вместе с тем — и глубокое раздумье о природе человека, о чуде жизни и силе страсти. Мастерская, остросовременная, подлинно интеллектуальная и экзистенциальная проза Черчесова пронизана неповторимым ритмом и создана из плоти и крови.


Сизиф

Согласно древнегреческим мифам, Сизиф славен тем, что организовал Истмийские игры (вторые по значению после Олимпийских), был женат на одной из плеяд и дважды сумел выйти живым из царства Аида. Ни один из этих фактов не дает ответ на вопрос, за что древние боги так сурово покарали Сизифа, обрекая его на изнурительное и бессмысленное занятие после смерти. Артур, взявшийся написать роман о жизни древнегреческого героя, искренне полагает, что знает ответ. Однако работа над романом приводит его к абсолютно неожиданным открытиям.Исключительно глубокий, тонкий и вместе с тем увлекательный роман «Сизиф» бывшего актера, а ныне сотрудника русской службы «Голоса Америки».


Страна происхождения

Первая «большая» книга Д. Бакина — молодого московского писателя, чей голос властно заявил о себе в современной русской литературе. Публикация рассказов в «Огоньке», книга, изданная во Франции… и единодушное призвание критики: в русской литературе появился новый значительный мастер.