Ланселот, или Рыцарь Телеги - [7]

Веля себе остановиться.

Грусть глубоко во мне гнездится,

Так стыдно мне и больно так,

Что призываю смерти мрак,

Но медлю, хоть близки враги.

Пусть не простит мне Бог грехи –

Без всякой говорю гордыни –

Коль я достойной смерти ныне

Смогу позор сей предпочесть.

А если запятнаю честь,

Уйду от стражей шестерых,

Не повстречав помех от них,

В чём будет подвиг заключаться?

Так поступил бы, может статься,

Последний трус и подлый самый.

Но я мольбы услышал дамы,

Она зовёт, а я в ответе,

Ведь помню о своём обете,

И мне её упрёки горьки».

Тут подошёл к дверной он створке,

Просунул голову как смог

И посмотрел на потолок.

Мечи нависшие узрев,

Он сразу отскочил, успев,

А стражи нанесли удары.

Да так стремительно и яро

О землю грянули клинки,

Что разлетелись на куски.

Он зрит: мечи раздроблены,

Знать, и секиры не страшны,

Он не ценил их совершенно[29].

И бросившись на слуг мгновенно,

Двоих локтями он настиг.

Ближайших двух ударил вмиг

Локтями и руками разом,

И оба навзничь пали наземь.

И промахнулся третий враг,

Четвёртый же ударил так,

Что плащ ему разрезал с маху,

Рассек нательную рубаху

И ранил рыцаря в плечо.

Кровь заструилась горячо,

Но не ослабил рыцарь пыла

И не пенял, хоть рана ныла,

Ускорил шаг, наоборот,

И за виски был схвачен тот,

Кто на хозяйку посягал.

Обет исполнить он желал,

Дабы потом уйти спокойно.

Проучен дерзкий им достойно.

А тот слуга, что промахнулся,

Вооружился, встрепенулся,

Секиру поднял и – вперёд.

Он чаял, ею рассечёт

Впрямь до зубов главу герою.

Воитель был привычен к бою –

Как щит использовал врага,

И поразил того слуга,

Меж выей и плечом попав;

Разрублен плечевой сустав.

А рыцарь, изловчившись вдруг,

Секиру выхватил из рук.

Оставил раненого он,

Ведь был сражаться принуждён

С двумя воителями, также

С тремя стоявшими на страже.

Все пять пустились в нападенье,

Но он отпрыгнул, в то мгновенье

Встав меж кроватью и стеной,

Воскликнув: «Ну же, смело в бой!

Будь вас хоть тридцать или боле,

Мне хватит сил и хватит воли,

И вам не одолеть меня,

Не изнурить, в бою тесня».

Девица, что за ним следила,

«Клянусь вам, рыцарь, – заявила, –

Я здесь – и вам смогу помочь».

Промолвив, отослала прочь

И этих рыцарей, и слуг.

И все они тотчас и вдруг

Ушли, не говоря ни слова.

Девица же сказала снова:

«Сеньор, вы славно мне служили,

От домочадцев защитили,

Со мной пойдёмте, час настал».

За руки взявшись, вышли в зал.

Но рыцарь недовольства полон:

С ней бы расстаться предпочёл он.

Средь зала высилась кровать,

И простыней сияла гладь,

Мягка на ощупь, белоснежна;

Матрас же сделан был прилежно –

Набит соломою не колкой;

И одеялами из шёлка

Была застелена кровать.

Легла девица почивать,

Но не сняла с себя сорочки.

Тут рыцарь не без проволочки

Разулся и босым остался.

Хоть вздох тяжёлый вырывался,

Он словом, что девице дал,

Своё волненье побеждал.

Он заставлял себя? Как мог.

И наконец с девицей лёг

Не без труда и проволочки

И не снимал с себя сорочки,

Подобно спутнице своей.

Дабы не прикасаться к ней,

Он отодвинулся безмолвно

И лёг на спину, инок словно,

Возлегший на свой одр убогий,

Храня обет молчанья строгий.

Он на девицу не смотрел,

По сторонам взглянуть не смел,

Не улыбнулся ей ни разу.

Всё потому, что сердце сразу

Отвергло ту, что столь красива.

И вовсе не желал он дива,

Что всех пленило бы давно.

Одно в нём сердце, и оно

Ему уж было не подвластно,

А госпоже другой причастно,

И он был сердцу не уставщик.

Любовь, сердец людских управщик,

Там дело сделала своё.

Она лишь ценящих её

Пленяет, и слуга богини

Обязан чтить её святыни.

А в сердце рыцаря она

Как никогда была сильна

И выдержку дала такую,

Что осуждать я не рискую,

Что он не встал ей поперёк,

Ведь не за ней идти не мог.

Прекрасно видела девица,

Что рыцарь ею тяготится

И с ней расстаться будет рад,

Других не требуя наград.

Её и не коснулся витязь.

«Сеньор, – сказала,– не сердитесь,

Но вас покину я скорей,

Чтоб в спальне почивать своей.

Вам, полагаю, легче станет,

Ведь общество моё вас ранит,

Я вам беседой душу режу.

Не упрекните как невежу,

Коль откровенна я сейчас.

Пусть будет сладка ночь для вас.

Вы слово так сдержали, право,

Что больше не имею права

Вам в чём-либо послать упрёк,

И да хранит, сеньор, вас Бог.

Я ухожу». Она встаёт,

И не явил досады тот,

Он ей уйти легко позволил,

Как тот, кто сердце приневолил

Служить не ей – другой – сполна.

Всё это поняла она,

В другую комнату ступая.

Там улеглась, совсем нагая,

Сказав себе: «Уже немало

Достойных рыцарей я знала,

Но среди них нет никого,

За исключением его,

Кого б ценила хоть в полсу.

Но, мнится, знаю правду всю:

Он цель поставил пред собою

Опасней и труднее вдвое,

Чем кто другой задумать может.

И пусть Господь ему поможет».

Глаза закрыла и спала,

Пока денница не взошла.

Лишь на небе заря зажглась,

Она проснулась, поднялась.

Тогда открыл и рыцарь очи,

Привёл себя в порядок с ночи,

Вооружился, слуг не ждал.

Когда вошла хозяйка в зал,

Уже на нём броня сверкала.

«Вам утра доброго», – сказала,

К нему приблизиться спеша.

«И вам того же, госпожа», –

Ответил рыцарь ей тотчас

И объявил, что пробил час

Его коня из стойла вывесть.

Та приказала, не противясь,

И говорит: «Сеньор, я всё же

Пущусь в дорогу с вами тоже,

Коль вы меня согласны взять

И на пути сопровождать

По правилам, веленьям долга,

Что установлены задолго