Ландшафты Зазеркалья - [19]
Не исключено, что именно этот мотив «Шоколада», сюжетно автором не развитый, нашел отзвук и, более того, стал доминирующим в «Повести непогашенной луны» Пильняка, изъятой сразу же после публикации в журнале «Новый мир». В отличие от «Шоколада» повесть Пильняка имела отчетливо просматривавшуюся прототипическую основу, связанную с загадочной смертью на операционном столе легендарного командарма Гражданской войны М. В. Фрунзе, в котором Сталин мог видеть своего соперника, хотя сам Пильняк такую связь, естественно, отрицал.
Стилистически достаточно разнообразная, как и вся проза Пильняка, повесть свою художественную задачу выполняет мастерски. В ней нет ни одной детали, впрямую свидетельствующей, что задумано и совершено убийство. Напротив, есть ряд сцен, которые при желании могут быть противопоставлены подобной версии. Но сама атмосфера, давящая, плотная, разбросанные по ходу действия зловещие намеки, изобразительная система (угрюмый, без вывески, «дом с колоннами»; «негорбящийся человек» за письменным столом, управляющий судьбами мира; его лицо, скрытое в тени лампы; голая операционная и врачи в масках; красноармейцы, вставшие «по всем ходам и лестницам» больницы; «испуганная луна») — все это эмоционально убеждает читателя: командарм именно убит, и убит злодейски. В то же время автор не только не приводит доказательств преступления, но и не называет его непосредственных причин. По замыслу, они Пильняку и не нужны. В поле художественного зрения лишь внутренняя логика действий политической организации, ставшей своеобразным «орденом меченосцев», основанным на насилии по отношению как к внешним врагам, так и к членам «ордена». В этом контексте ряд эпизодов и подробностей приобретает особую многозначительность. Например, мельком упомянутая «большая статья» в газете — «Вопрос о революционном насилии». Или лежащие перед «негорбящимся человеком» на столе «книги о государстве, праве и власти» и его монолог о «колесе революции», «движущемся смертью и кровью». И как бы невзначай брошенные слова о «большевистских показательных процессах». Наконец — «тройка, которая вершит»…
«Негорбящийся человек» и командарм у Пильняка, казалось бы, резко противопоставлены друг другу. Один сух, графичен, опасен, как лезвие бритвы. Другой способен думать «о людях, о простой человеческой радости». Но это лишь кажущаяся образная оппозиция. Глубинный смысл повести кроется в том, что «негорбящийся человек» и командарм — едины, подобны друг другу, взаимозаменяемы. В конце концов, второй, как и первый, «имел право и волю» посылать людей убивать себе подобных и умирать. На что первый и не преминул ему указать: «Товарищ командарм, ты помнишь, как мы обсуждали, послать или не послать четыре тысячи людей на верную смерть. Ты приказал послать. Правильно сделал». И не случайно разные персонажи время от времени говорят о командарме что-нибудь вроде «А страшная фигура этот Гаврилов», «ужасное имя»… «А разве не страшная фигура — этот негорбящийся человек?» — скажет сегодня читатель Пильняка и будет, конечно, прав. Но разве тот, кто с готовностью идет под нож по партийному приказу, менее страшен, чем тот, кто его посылает?
«Повесть непогашенной луны», как и все другие российские фантасмагории, запечатлевшие наступление новой эры в кровавом зареве революции и Гражданской войны, по глубинной сути своей, безусловно, представляют литературу нравственного сопротивления изображаемой жестокости, антигуманности, деградации человеческой личности. Личности, которая в ходе социально-исторических потрясений и катаклизмов понесла огромные духовные потери. Эти потери по ходу времени нарастали и приобретали все новые краски. А 1920-е и 1930-е годы, которые долго принято было связывать лишь с трудовым энтузиазмом пятилеток и пафосом социалистического строительства, провели русского человека и через «дьяволиаду» становления советской бюрократии, канцелярскую «метель» госучреждений, и через галерные физические усилия индустриализации, и через обрушившийся на деревню колхозный морок…
Фантасмагорические черты послереволюционной российской действительности выразительно запечатлелись и в необузданной мистериальной образности ранних булгаковских повестей, где уже сквозили отдельные контуры «Мастера и Маргариты», и в сюрреалистических путешествиях платоновских утопистов по нищей, заселенной социалистическими призраками земле.
Сколь это ни поразительно, но новая российская литература не только страдала и ужасалась — она еще и находила в себе силы смеяться. Смеяться над абсурдностью нового сельского жизнеустройства, как это делает талантливый и почти совершенно забытый нами П. Романов. Смеяться над бессмысленной суетой социальных марионеток, комически мечущихся в рассказе Ю. Слезкина «Голый человек» по следам воображаемого классового врага. Смеяться сквозь слезы над ситуациями, возможными лишь в сумасшедшем доме, чей образ возникает в саркастическом «Хируроиде» О. Форш. И еще одно важнейшее усилие предпринимали российские авторы «другой прозы» в 1920—1930-е годы: они пытались порой мыслью и воображением художника преодолеть классовые надолбы и заграждения своей эпохи, чтобы противопоставить ей иной, истинно достойный человека мир или хотя бы идею такого мира. Именно это противопоставление, в частности, и движет пером Евгения Замятина в «Рассказе о самом главном», где автор, ужасаясь братоубийственной жестокости гражданской войны, в финале не только направляет на обезумевшую землю падающую звезду, но и выражает надежду, что когда-нибудь человечество, очистившееся в космическом катаклизме от своей социальной скверны, породит наконец новых, «цветоподобных», людей будущего.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История науки и техники тюменского края и черты биографий замечательных инженеров и ученых, создавших своими научно-техническими достижениями всероссийский и мировой авторитет Тобольской губернии в минувшие столетия, мало известны широкому кругу современных читателей, особенно молодых. В книге рассказывается о наших земляках: строителях речных кораблей; электриках и механиках, заложивших в Сибири электростанции и водокачки; о создателях атомных ледоколов и первой атомной электростанции в Обнинске; самолетостроителях, впервые в мире построивших в Тюмени в годы войны «летающие» танки и реактивные истребители.
Тюмени – первому русскому городу в Сибири – исполнилось 425 лет. Сегодня в нем более семисот улиц, и у каждой, как у всякого человека, свое имя, своя судьба, своя тайна. Этих тайн за четыре с четвертью столетия накопилось немало. Адресована читателю, интересующемуся историей края.
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?