Ламберт Херсфельдский. Анналы - [89]
Король Генрих, собрав воедино сторонников своей партии, находился в селении, что зовется Оппенгейм>1036; поскольку река Рейн разделяла оба лагеря, он со дня на день посылал к ним частых послов, обещая впредь исправить всё, что их оскорбляло; если он будет жив, то устранит старую память о беззакониях последующими благодеяниями и в последующем ничего не будет делать в отношении управления государством без общего решения; короче говоря, он добровольно откажется от своего права и передаст им право и власть управлять и решать по их усмотрению все дела в королевстве, только бы они спокойно позволили ему сохранить одни знаки королевского имени и верховную власть, которые он однажды получил законным путем и не может сложить с себя без величайшего позора для них всех, и не допустили, чтобы блеск Тевтонского королевства, нетронутый и незапятнанный в течение всех прошлых веков, был замаран в его век пятном столь постыдного примера. Если же они сочтут его слова не заслуживающими доверия, ибо столько раз были обмануты заманчивыми обещаниями, то он любыми клятвами и любыми заложниками, каких они пожелают, готов подтвердить, что никогда и ни при каких поворотах судьбы не нарушит свое к ним расположение.
Но те ответили на это следующее: «Не осталось уже никаких доводов, которыми можно было бы доказать или обеспечить его верность, столько раз наблюдаемую ими и испытанную на деле, ибо он столько раз торжественно обещал на глазах у видящего всё Бога исправление своих нравов, но, как только проходила напасть, которая в данный момент ему угрожала, он, словно паутину, разрывал все оковы, которыми себя связывал, и всегда еще худшим образом с необузданной распущенностью вновь вступал на путь дурного дела, как конь, бросающийся в сражение >1037. Тем не менее мы не бросились с опрометчивым безрассудством, чтобы испытать последнюю крайность. Ранее мы испробовали все пути, все средства, не удастся ли тем или иным способом смягчить жестокий и упорствующий во зле характер этого неисправимого человека. Но укоренившаяся болезнь, уже крепко засевшая в его сердце, не давала на это никакой надежды, не поддавалась никакому лекарству, побеждая всякое искусство, всякое усилие врачей. Более того, в то время как мы старались еще более усердно угождать его легкомыслию и под предлогом верноподданства проявлять женское терпение ко всему дурному, что он затевал, порядок к государстве был нарушен, церковное спокойствие поколеблено, величие империи похищено, авторитет князей сведен на нет, обычаи извращены, законы отменены и, согласно слову пророка, клятва и обман, убийство, воровство и прелюбодеяние крайне распространились, и кровопролитие следовало за кровопролитием>1038; короче говоря, все требования справедливости и благочестия, святости и благопристойности потеряли свое значение из-за бездействия и небрежения. Пока всё это грозило только ущербом для земной жизни и всего лишь потерей славы и репутации, мы терпели, хоть это и невыносимо было для мужчин, чтобы не казалось, будто мы стремительно и бесстыдно выступаем против присяги, которой связаны, и, пытаясь помочь нашей славе, не нанесли урона своей душе. Ныне же, когда он из-за своих постыдных деяний отсечен мечом апостольской анафемы от церковного тела>1039, когда мы не можем вступать с ним в общение без урона для церковного причастия и оскорбления веры, когда римский папа своей властью освободил нас от клятвы верности, которую мы неоднократно давали ему, было бы, очевидно, величайшей глупостью не ухватиться обеими руками, как обычно говорят, за предоставленную самим небом 'возможность спасения и не совершить в столь удобное время то, что было задумано уже давно, раз это позволяют человеческие и церковные законы, благоприятствуют место и время и всё, что обычно необходимо для войны и мира, обещает свое расположение в доведении до конца столь важного дела. Поэтому, отбросив хитросплетения пустых доводов, которыми он вновь прокладывает своему мечу путь к нашим шеям и горлу, давайте твердо стоять на своем и без всякого промедления выберем человека, который возглавит нас и поведет войну Господню ради сокрушения и разрушения всякого величия того или иного человека, поднявшегося и восставшего против справедливости, истины Божьей>1040 и авторитета святой римской церкви». С этими словами они отпустили послов короля.
[Король] отправлял всё новых и новых послов, не упустив ни одного вида просьбы, какой по его мнению мог бы помочь ему в столь запутанном деле. Но те твердо стояли на своем, упорствуя в своем мнении. Уже с обеих сторон казалось, что дело клонится к большому риску. Наконец [саксы] приготовились тут же поставить себе другого короля и, переправившись через Рейн, - ибо епископ Майнцский сосредоточил на этом берегу весь флот, - на рассвете вступить в битву с королем Генрихом; а тот, потеряв надежду добиться отсрочки, приказал собраться своим людям, которые были рассеяны по ближайшим селам, и приготовить оружие, чтобы тут же напасть на [врагов], как только те высадятся на этом берегу. В то время как все с тревогой и беспокойством ожидали решающих событий, на рассвете следующего дня
