Ламберт Херсфельдский. Анналы - [88]

Итак, однажды, когда названный Эберхард отправился на охоту, по своему обыкновению взяв их с собой, и все, как обычно случается, с дикими криками и с самым горячим рвением разбежались в погоне за диким зверем, которые попался им на пути, мальчики, заметив, что они одни и вокруг нет ни одного стража, а те, которые отправились на охоту, забыв о других делах, были заняты одной только охотой, изо всех сил пришпорили лошадей и помчались быстрее ветра по лесным чащам, горным кручам и глубоким долинам, не обращая внимания и презирая грозившие им опасности; они направили бег не в какое-то определенное место этого края, который был им незнаком, но сломя голову неслись, безрассудно распустив поводья, туда, куда несли их сами кони. Проскакав галопом через лес, они наткнулись на рыбака, занимавшегося в лодке ловлей рыбы, и просили отвезти их в Майнц, предлагая в качестве платы за проезд свои плащи, в которые они были одеты, ибо ничего другого у них не было. А тот, или соблазненный платой, или движимый жалостью к попавшим в беду мальчикам, - ибо легко догадался об этом по их страху и прочим телодвижениям, - радушно принял их в лодку и, прикрыв вещами, которые были в лодке, чтобы их не заметили преследователи, привез их, как они и просили, в Майнц. Их кони, перейдя через реку, удивительным образом скакали неспешным галопом по противоположному берегу рядом с лодкой, так что двигались, когда двигалась лодка, и останавливались, когда та останавливалась. Казалось, в груди этих животных жили человеческие души. Когда прибыли в Майнц, мальчики, вновь получив своих лошадей, тайком пробрались в некий расположенный на берегу дом и Богом заклинали хозяина этого дома, чтобы он никому их не выдал; они, дескать, близкие родственники архиепископа Майнцского, и если он с безукоризненной честностью вернет их ему целыми и невредимыми, то получит достойную его заслуг награду как от него, так и от их родителей, которые выделяются среди князей королевством и количеством своих богатств, и особым преимуществом своей должности.

Малое время спустя прибыл Эберхард, дрожа и скрипя зубами от едва сдерживаемой ярости; узнав по явным признакам, куда направились мальчики, он собрался с величайшей силой, с величайшим рвением штурмовать дом и ломать двери, и угрожал даже поджечь крышу, если ему своевременно не выдадут королевских заложников. Город сбежался на это зрелище, и поднялся страшный шум, ибо одни кричали одно, а другие другое, в зависимости от своих партийных пристрастий. Когда весть о городском мятеже дошла до епископа Майнцского, он тут же отправил вместе с вооруженными людьми Конрада, графа из замка под названием Лютцеленбург, который тогда случайно находился у него. Придя, тот с позором прогнал от осажденного дома Эберхарда, который свирепствовал сверх меры и то с силой, то с угрозами нападал на всех, кто оказывал ему сопротивление, и, взяв мальчиков, представил их епископу. А тот, весьма довольный тем, что дело князей, которые задумали поднять оружие ради общего блага, освободилось от помех также и с этой стороны, отпустил мальчиков к их родителям со всей заботливостью, чтобы им никто не устроил засаду на обратном пути.

В назначенный день¹⁰³⁰ князья Швабии и Саксонии собрались, согласно уговору, в Трибуре в огромном количестве с твердым намерением отстранить от управления королевством короля Генриха и поставить другого, на кого падет совместный выбор¹⁰³¹. Присутствовали там легаты апостольского престола - Сигехард, патриарх Аквилеи, и Альтман, епископ Пассау, муж апостольского образа жизни и великих добродетелей во Христе, которому папа поручил свое представительство в решении церковных дел, и некоторые миряне, которые, оставив большие богатства, во имя Бога добровольно обратились к частной и скудной жизни, отправленные римским понтификом для того, чтобы засвидетельствовать перед всеми в Галлии, что король Генрих отлучен по справедливым причинам, и обещать согласие папы и его поддержку в деле избрания другого короля¹⁰³². Они не хотели вступать в общение ни с князем, ни с частным лицом, которые хоть каким-то словом или делом общались с королем Генрихом после его отлучения, пока те публично не покаются и Альтман, викарий римского понтифика, не снимет с них анафему. С той же осторожностью они избегали общения с теми, которые совместно молились с женатыми священниками и теми, которые за деньги покупали церковные посвящения.

Итак, в течение семи дней¹⁰³³ они совещались и пытались решить, что теперь делать и каким образом помочь оказавшемуся в опасности и уже терпящему бедствие государству. Они обсуждали весь образ жизни короля с самых, как говорят, пеленок¹⁰³⁴, вспоминали, какими пороками, какими постыдными деяниями он, едва войдя в возраст, запятнал свою репутацию и достоинство империи; какие обиды он причинил отдельным лицам, а какие всем вместе, как только достиг зрелых лет; что он, лишив своего доверия князей, поднял до высших почестей людей низкородных и не имевших знатных предков и, проводя с ними в размышлениях дни и ночи, задумал, если удастся, окончательно погубить всю знать; что он, дав свободу варварским племенам, усердно обнажил меч против подчиненных ему племен и с вражеской жестокостью свирепствует им на погибель; королевство, которое он получил от своих родителей полностью замиренным и блиставшим всеми благами, он в процессе внутренних бедствий сделал отвратительным, неприглядным, небезопасным и запятнанным кровью. Разрушив церкви и монастыри, он продовольствие рабов Божьих обратил в жалованье рыцарей, а рвение о благочестии и церковных делах заменил заботой о воинском оружии и возведением укреплений, посредством которых надеялся обуздать не силу и натиск варваров, но похитить спокойствие родины и возложить на шеи свободных иго жесточайшего рабства; нет никакого утешения вдовам и сиротам, никакого спасения угнетенным и терпящим бедствия, нет ни уважения к законам, ни нравственной дисциплины, ни у церкви не осталось ее авторитета, ни у государства его достоинства; так из-за безрассудства одного человека оказались смешаны и перепутаны священное и безбожное, божественное и человеческое, право и беззаконие. Поэтому осталось единственное средство против столь тяжких бедствий - как можно быстрее устранить этого и поставить другого короля, чтобы он накинул узду на перешедшее все границы своеволие