Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) - [15]

Единственное, что я придумал (когда уже поговорил с Гершем Исааковичем и повесил трубку), — это написать С. И. Лобанову и сообщить ему, что «Лит. газета» и «Новый мир» собираются положительно оценить «Калевалу», — в надежде, что слух этот дойдет и до аспирантки и до работников местной прессы.

Но — поверят ли? То же самое я говорил много раз и о своей книге, когда С. И. спрашивал меня, что слышно с откликами. С чистой душой я отвечал, что, насколько мне известно, «Новый мир» и «Лит. газета» заказали статьи, но ведь статей этих и до сих пор не видно. — Не могу я быть и очень откровенным в этом вопросе с С. И. Как я уже говорил, вопрос этот волнует его не меньше, чем Александру Иосифовну. Ему доставалось уже за «Калевалу». И вообще с «Калевалой» — на разных стадиях ее многострадальной жизни — было много всякого, о чем Александра Иосифовна и не знает.

Итак, буду писать Лобанову.

О статье Вашей в «Литгазете» до сих пор говорят — и не только рядовые читатели, но и братья-писатели. Неужели в Москве она действительно вызвала ярую ненависть в Союзе? Не верю. У тех, у кого нос в пуху, — да, не сомневаюсь. Но ведь нос в пуху далеко не у всех, и не на Осеевой[71] свет клином сошелся.

42. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

12 января 1954. Москва.[72]

Дорогой Алексей Иванович.

Ваше письмецо несколько меня успокоило. В самом деле, может быть, еще ничего и не случится. Пока предпринимаем, что можем. В «Новом Мире» рецензия заказана — благожелательная. Кроме того, я говорила с Фишем — не напишет ли он для «Лит. Газеты»? И все, вероятно, будет написано — но когда? Ускорять, не имея никакого редакционного сана, очень мудрено. Боишься испортить, нажимая. И в то же время предоставить все на волю волн тоже не хочется.

Воля волн вообще загадочна. Редакция «Лит. Газеты», принявшая мою статью против ханжества с восторгом, поместившая ее на первой полосе в качестве редакционной[73] — вчера напечатала хвалебную статью Алексина о «Чести товарища»[74]. Я случайно видела этот фильм, это нечто чудовищное, цветное ханжество, конфетная коробка. В чем же линия, в чем идея?

Корней Иванович пишет статью о Вашей книге. Желая ускорить этот процесс, я подарила ему свою статью о Вас, которая лежит у меня готовая более двух лет. Однако, напишет ли он? и что будет дальше? Ведают опять же только волны.

43. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

26/III 54.

Дорогой Алексей Иванович, я получила своевременно Ваше первое письмо и без большой задержки на него ответила. Это я дам Фриде Абрамовне[75], которая приедет сегодня меня навешать, и попрошу ее отправить заказным. Или отвезти самой.

Кстати о Фриде Абрамовне. Ей очень хочется навестить Вас, но она не решается. А Ф. А. могла бы принести Вам необыкновенное произведение: свой дневник, в котором изображены ее девочки — Галя и Саша[76]. Дневник удивительный. Вы бы читали его не отрываясь… Так что если Ф. А. появится — не сердитесь уж, ни на нее, ни на меня — это все от лучших чувств.

Сегодня я получила конфиденциальное письмо из «Лит. Газеты». Мне сообщают, что при рассмотрении плана Детгиза где-то «наверху» было отмечено, что моя статья правильная и какие бы, мол, мною ни руководили соображения — я права… Значит, кто-то уже и «наверх» сообщил о каких-то моих «соображениях». Признаюсь, минут 10 я была вне себя от ярости, я готова в суд подавать за клевету.

44. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

13 апреля 1954. Москва.[77]

Дорогой Алексей Иванович.

Сейчас еду в Союз, на доклад Кассиля о правде жизни.

Вчера я была в «Литер. Газете», там получен на 15 страницах протест против моей статьи и статей Дроздова и Кон[78], подписанный Яковлевым, Томаном и Михалковым[79]. Страниц 5 газета напечатает.

45. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

29 мая 1954. Москва.[80]

Дорогой Алексей Иванович. Сегодня в Литературке статья Томана, Михалкова и Яковлева против меня[81]. Но это мелочь по сравнению со статьями против Пановой и Зорина[82]. Жду вестей.

46. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

4.VII.54. Ленинград.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Дел — и огорчительных и просто хлопотных и трудных — навалилось на меня по возвращении тьма-тьмущая.

Я — не председатель, а член бюро, но не такой скромный, как Вы думаете. Уже на первом заседании мне пришлось как следует отчитать Вашу подругу Ксюшу Меркульеву[83], которая позволила себе весьма двусмысленно похвалить Вашу последнюю статью в Литгазете[84].

— Здесь придраться не к чему, — заявила она.

— А в первой? — спросил я.

— Там было много несправедливого.

— По отношению к кому?

— По отношению ко всем, — отвечала Ваша подруга, после чего и получила от скромного члена бюро по рукам.

В мое отсутствие бюро затеяло предсъездовский сборник — на 15 листов. Задуман он неплохо, а что получится — неизвестно.

Обо мне пишет Привалова. После того как я забраковал ее детгизовское предисловие, перо ее, вероятно, местию дышит, а не только глупостью.

Меня просят написать (вернее, дописать) о Горьком и о Данько[85].

Таких на первый взгляд мелких, а по существу весьма трудоемких работ я успел набрать уйму.

О работе серьезной и большой пока и думать невозможно.