Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) - [13]

Шрифт
Интервал

А мне как было бы хорошо! Я бы взяла у Вас денег в долг. И останавливалась бы, приезжая в Ленинград, в Вашей новой квартире.

_____________________

Высудили ли Вы что-нибудь?

Ах, Алексей Иванович, Алексей Иванович! Плохие мы все сутяги.

_____________________

Должна Вас предупредить о некотором моем относительно Вас предательстве. Я сообщила Вере Степановне, что у Вас есть что вспомнить о Житкове. Она женщина энергичная — и теперь держитесь. А хорошо бы, если бы Вы написали несколько страниц. Писать все — для этого время еще не настало (слишком сложно, многие живы и пр.), но ведь можно писать и не все.

С нетерпением жду воспоминаний Евгения Львовича.

34. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

>26/XI 52.

Дорогой Алексей Иванович.

У меня к Вам большая просьба. Извините, что влезаю не в свое дело, но видите ли — надо, приходится.

Я знаю, что Вера Степановна написала Вам письмо. Она очень много надежд и душевного жара в него вложила. Она очень все берет всерьез. Я сейчас в Малеевке, но часто получаю от нее письма и чувствую, как ее огорчает Ваше молчание. Ответьте ей хоть отказом, но ответьте.

35. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

>Ленинград. 27.XI.52.

Дорогая Лида! Должен начать с того, что я на Вас сердит: с какой стати Вы натравили на меня эту настырную Веру Арнольд?

Писать воспоминания о Борисе Степановиче Житкове я не могу — не потому, что не был с ним близок, и не потому, что знал его мало и очень короткое время, а потому, что, при всей их мимолетности, отношения мои с Борисом Степановичем были (и остаются) сложными. Сглаживать их я почему-то не могу. То, что мне сравнительно легко удалось, когда я писал об А. М. Горьком[64] (с которым у меня тоже отношения были не ахти какие простые), здесь не выйдет. Коротко говоря, в гладеньких некрологических — тонах писать о Житкове я не могу уже из одного уважения к его памяти.

Обо всем этом мне пришлось писать Вере Степановне, а это было и трудно, и сложно и — ни к чему. Тем более что я все это время хворал, только на днях вышел из больницы.

Сергей Исаакович умер у себя дома. Ночью. Были в это время при нем Александра Иосифовна и сестра его. Умирал он мучительно, кричал. Страшно это еще и потому, что рассказывала мне об этом — во всех подробностях — Александра Иосифовна.

Похоронили Сергея Исааковича на Охте. Провожало его человек 20–30. Не собралось бы и столько, если бы не Вл. Н. Орлов, который, несмотря на то что сам был болен, взял на себя все хлопоты, звонил друзьям и приятелям, передавал эстафетой грустную весть. Работал он и в «комиссии» по приему наследства С. И. В эту комиссию ввели и Александру Иосифовну. Наследником, кажется, утверждена сестра С. И. А комнату уже передали — литературоведу Наумову.

За Ваши пожелания в смысле лавров — спасибо. Однако вряд ли я буду иметь удовольствие принимать Вас в новой квартире и вообще выступать в той роли, которую Вы так заманчиво расписали. Нет, на этот счет я нисколько не обольщаюсь.

36. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

>10/II 53.

Дорогой Алексей Иванович.

Признаться, Ваше письмо меня очень огорчило. Ведь какая получилась глупость: я предлагала написать статью о Вашей книге и «Новому Миру», и «Звезде» — и мне в обеих редакциях отказали. В первой по причине непонятной, а во второй (там вела переговоры с А. Я. Кучеровым Фрида Абрамовна Вигдорова, ездившая в Ленинград) — во второй сослались на то, что, дескать, статья уже заказана… Мне же написать было бы не только радостно, но и легко, т. к. ведь статья о Вас у меня уже давно написана (она когда-то была из гранок в «Новом Мире» вынута Кривицким — в 46 или 47 году), и мне осталось написать только о новой повести. Я бы это сделала с большим удовольствием… Конечно, Орлов — фамилия более веская, но ведь вот он подвел…

Теперь, вне зависимости от Ваших шансов на лавры, я снова напишу Анатолию Яковлевичу <Кучерову> в «Звезду» и предложу свои услуги. Посмотрим, что выйдет.

Моя книга о Житкове сдана в издательство 15 января, я уже успела ее разлюбить, а они еще и читать не начали. Добра я не жду. Но откажут — я не огорчусь; Вы правы — не настало еще время написать о Борисе Степановиче в полный голос, а вполголоса — не все ли равно, выйдет, нет ли? Мне бы вот из долгов выбраться, в которые я влезла, пока писала книгу. И когда наконец пройдет, умрет во мне этот писательский зуд? Пора бы. «Одни убытки» как говорит кто-то у Чехова[65].

Вере Степановне Ваш привет я передала. Она непременно пришлет Вам письма Б. С., но сейчас у нее дома беда (тяжело заболела невестка) и руки не доходят. Она очень обрадовалась Вашему напоминанию.

37. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

>Комарово. 9.VI.53.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Давно не писал Вам, да и от Вас, сказать по правде, не слишком-то часто получал последнее время письма.

Что касается меня, то, вероятно, от Александры Иосифовны Вы знаете, в какое — мягко выражаясь, трудное положение я попал. Уже четвертый месяц я пребываю на так называемых руководящих постах — работаю в Правлении Ленинградского союза писателей и возглавляю детскую секцию того же Союза.

Зная меня, мой характер и мои способности, Вы можете представить, как здорово мне достается! Поначалу мне казалось, что я вообще не выдержу, но потом понял, что не одни только зайцы могут при известных обстоятельствах научиться зажигать спички. И вот — руковожу, заседаю, председательствую, планирую, выясняю, уточняю, докладываю и — даже, представьте, говорю чего-то.


Еще от автора Л. Пантелеев
Анечка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Честное слово. Рассказ

«Тут у нас пороховой склад. А ты будешь часовой. Дай честное слово, что не уйдешь». Я дал и вот стою. Так ответил мальчик, заинтересованному прохожему. Уже наступает ночь, но он дал слово, а обещанное надо выполнять. Как помочь мальчишке, который верит в искренность и честность, если дал слово, то выполняет его полностью. Художник Иван Иванович Харкевич.


Том 1. Ленька Пантелеев

В настоящее четырехтомное собрание сочинений входят все наиболее значительные произведения Л. Пантелеева (настоящее имя — Алексей Иванович Еремеев).В первый том вошли повесть «Ленька Пантелеев», рассказы, стихи и сказки для старшего, среднего и дошкольного возраста.Вступительная статья К. Чуковского.http://ruslit.traumlibrary.net.


На ялике

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Республика ШКИД

«Республика Шкид» – добрая и веселая книга о беспокойных жителях интерната для беспризорных, об их воспитателях, о том, как хулиганы и карманные воришки превращаются в людей, поступки которых определяют понятия «честь», «совесть», «дружба».


Памяти детства: Мой отец – Корней Чуковский

В этой книге Лидия Чуковская, автор знаменитых «Записок об Анне Ахматовой», рассказывает о своем отце Корнее Чуковском. Написанные ясным, простым, очень точным и образным языком, эти воспоминания о жизни Корнея Ивановича, о Куоккале (Репино), об отношении Чуковского к детям, природе, деятелям искусства, которых он хорошо знал, – Репину, Горькому, Маяковскому, Блоку, Шаляпину и многим другим. Книга доставит настоящее удовольствие и детям, и взрослым.


Рекомендуем почитать
Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Николай Павлович Анциферов (1889–1958) — выдающийся историк и литературовед, автор классических работ по истории Петербурга. До выхода этого издания эпистолярное наследие Анциферова не публиковалось. Между тем разнообразие его адресатов и широкий круг знакомых, от Владимира Вернадского до Бориса Эйхенбаума и Марины Юдиной, делают переписку ученого ценным источником знаний о русской культуре XX века. Особый пласт в ней составляет собрание писем, посланных родным и друзьям из ГУЛАГа (1929–1933, 1938–1939), — уникальный человеческий документ эпохи тотальной дегуманизации общества.