Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) - [149]
Я присутствовать на этом торжестве и не могу и не хочу. Люше тоже не хочется иметь дело с Союзом, который не ответил ни на одно ее письмо ни о даче, ни о создании Комиссии по наследию, ни о досках — Союзу хочется только выселить нас с дачи и поэтому Люшино отвращение мне вполне понятно. Но я-то считаю, что ей, как наследнице — и притом единственной, — приличествовало бы одолеть отвращение и быть.
Пишу это письмо Вам по секрету от нее. Пишу, так себе, для очистки совести. А вдруг? Я и Марине Николаевне написала.
PS. С дачей все на мертвой точке. Только посещение очень увеличилось.
>14.XI.81 г.
Дорогая Лидочка!
Только что получил Ваше письмо и сразу же позвонил В. С. Бахтину, ленинградскому фольклористу и литературоведу. Он обещал сделать все, что еще не поздно сделать. Доска будет повешена на Манежном переулке, 6, у подъезда. Что касается текста — он записал предложенный Вами, но не уверен — не поздно ли? Текст утверждает Обком, там в Корнее (без Ивановича) могут усмотреть неуважение к советскому писателю. Тем не менее, все, что можно сделаем, Вл. С. обещал сделать — и позвонит мне.
Дошло ли до Вас мое письмо от 8.XI?
Я читаю воспоминания о Зощенке. Там на стр. 159 говорится о его отношении к Хемингуэю. Вам должно быть интересно это.
«Хемингуэй и его видение далеки от меня. Он иногда кокетничает своим мужеством и слишком любит заниматься рыбной ловлей. А мне чуждо это инфантильное занятие»[667].
В тех же воспоминаниях (Полякова) на вопрос, кого из современных западных писателей он ценит, «Зощенко назвал знаменитого тогда норвежского писателя».
Тут и Ваши, и мои симпатии и антипатии совпадают. Впрочем, у Хемингуэя я по-настоящему люблю (любил, давно не перечитывал) «Прощай, оружие!»
Сейчас я проверил, существует ли Манежный переулок, не переименован ли. Существует. Не переименован.
>Москва, 21/XI 81.
Дорогой Алексей Иванович.
Сегодня получила Ваше письмо о доске — спасибо! — а несколько дней назад — письмо от 7/XI. Очень рада, что Вы позвонили Владимиру Соломоновичу. Итак, неужели правда — доска будет? И даже без нашей денежной помощи? (Раз они не обращаются к Люше.) Чудесно, если там, где надо, — на Манежном пер. (Он не переименован.) А насчет «Корнея» вместо К. И. я напомнила бы Бахтину, что прижизненное собрание сочинений К. И. носит такое название: «Сочинения Корнея Чуковского». Такова была его воля. Звуковое собрание сочинений — посмертное — тоже озаглавлено «Собрание сочинений Корнея Чуковского». Над могилой «Корней Чуковский» (так он мне велел). У меня есть одно его письмо по поводу писательских имен. Издательство требовало, чтобы я сделала подпись под фотографией Ахматовой и Пастернака. Я написала: «Анна Ахматова и Борис Пастернак». Меня поправили: «А. А. Ахматова и Б. Л. Пастернак». Я спросила К. И. — в письме — как быть? Он ответил: «Анна Ахматова и Борис Пастернак своей работой в искусстве заслужили право на свои имена. Смерть не лишила их этого права»[668]… Ну и его не лишила… При жизни вышел сборник: «Сказки дедушки Корнея». Библиотека детская называется: «имени Корнея Чуковского».
Я думаю о людях ленинградских, которые могли бы присутствовать при открытии. Кроме Вас — С. А. Богданович (со всей семьей он был очень связан, дружен, а мать С. А. Богданович — Татьяна Александровна — моя крестная мать); Вл. Гр. Адмони; Александра Иосифовна, которая в юности (до редакции) была его секретарем. Для приличия они «от семьи», наверное, пригласят Марину Николаевну — она им вполне сподручна. Ну и пусть.
Союз Писателей одной рукой уничтожает музей, другой — открывает доску. И уж конечно будут все виды показухи: газеты, радио.
С дачей ничего не известно — однако нервотрепка предстоит — и уже происходит немалая. Литфонд подал на нас в суд, требуя выселения. Суд — уже дважды! — не принял дела. Трудящиеся пишут десятки писем в разные места с требованием Музей сохранить. (У нас 6 альбомов отзывов; через Музей прошло около 30 тысяч человек.) Очень интересно ответила на письмо сорока человек «Лит. Газета»: «Вы, по-видимому, ошиблись: в Переделкине никакого Музея Чуковского нет, а есть Библиотека им. Чуковского». 28/X мы выставили на особом стенде всю переписку Люшину с Литфондом и Отделом Культуры и вот это письмо «Лит. Газеты».
После 28-го я, естественно, была 3 дня больна, но это уж всегда неизбежно. Хорошо было или плохо? Не знаю. Я — как в бреду. Говорят, было хорошо. Выступали с воспоминаниями: Ася Берзер, Кома Иванов, Инна Львовна[669]. Интересная выставка: юбилей Горького в 1919 г. Фотография: Блок, Гумилев, Гржебин — в первом ряду на стульях; во втором К. И.; еще много народа; посреди — юбиляр, а на ковре, впереди всех, простите, сижу — я. А возле К. И. — Коля и Боба[670].
_____________________
Очень интересен Зощенко о Хемингуэе[671]. Спасибо, что прислали. Совпадает с А. А. Я у Хемингуэя любила и люблю «Прощай, оружие!», «В снегах Килиманджаро»; «Фиеста»; «Что-то кончилось» и, конечно, «По ком звонит Колокол». И «Кошка под дождем».
