Квота, или «Сторонники изобилия» - [41]

– Да, пожалуй, – согласилась Флоранс. Она смотрела на манипуляции Эстебана сначала с удивлением, потом ей стало смешно и грустно.

– Может, завести небольшую счетную машину, которая будет вычислять среднее арифметическое время, – предложила она.

– Вот это да, – обрадовался Эстебан, не уловив в словах Флоранс иронии. – Надо будет сказать сеньору Квоте.

– А также и какую-нибудь машину посолиднее, на тот случай, если первая испортится, – продолжала все так же шутливо Флоранс, хотя сама чувствовала, что шутки получаются тяжеловесными.

– Непременно, – согласился Эстебан, ничтоже сумняшеся, – как же без запасной.

– А карманов у вас хватит на все это хозяйство?

– Как-нибудь устроимся. Раз надо, значит, надо, – сказал Эстебан.

Вконец обескураженная Флоранс вздохнула и ласково сказала Эстебану:

– А ведь когда-то у вас были только одни старые добрые часы, и они не доставляли вам никаких хлопот.

Понял ли Эстебан наконец, что сеньорита над ним подшучивает? Похоже было, что он уловил в ее словах скрытую насмешку. Его заплывшее лицо, на котором так ни разу и не промелькнула улыбка, стало еще более важным, еще более торжественным. Казалось, он смотрит на Флоранс с суровым осуждением. Затем Эстебан расправил плечи, ставшие чуть не вдвое шире против прежнего, и выпятил довольно объемистый живот, словно нотариус, гордый своим званием.

– Дело в том, сеньорита, – надменно заявил он, – что раньше мы отказывали себе во всем. Короче, жили, как звери какие-то.

Упрек был достаточно завуалирован. Однако Флоранс поняла, что некстати напомнила ему о том времени, которое он не одобряет. Желая перевести разговор, Флоранс заметила:

– Какая у вас красивая форма, Эстебан.

– Вот эта? – сказал он, оглядывая свои рукава и позументы. В голосе его прозвучало презрение.

– Это же будничная, – объяснил он. – Да и потрепанная к тому же.

«Представляю, какая у него парадная форма», – с раздражением подумала Флоранс, а вслух сказала:

– Просто не узнаю кабинета. Честное слово, можно подумать, что это кабинет министра. Или мебельный склад.

Эстебан вслед за Флоранс обвел глазами кабинет.

– А ведь правда, раньше он выглядел иначе, – заметил он. – Смешно, до чего же все быстро забывается. Я уже и не вспомню, как здесь было до сеньора Квоты. Помню только – очень невзрачно.

– В общем, дорогой мой Эстебан, – сказала Флоранс, – вы, кажется, довольны жизнью?

– Еще бы. Жаловаться не на что.

– Все идет так, как вам хотелось?

– Обижаться не могу.

Но все же по лицу его пробежала тень. Поколебавшись, он наконец решился и доверительным тоном, словно на исповеди, сказал:

– Пожалуй, вот чего мне иногда хотелось бы: поиграть в пулиш. С моими дружками.

– Как? – воскликнула Флоранс. – Вы больше не играете в шары?

– Нет, сеньорита, – гордо ответил швейцар. – У нас слишком много работы.

– Много работы? – переспросила она.

На лице Эстебана появилась легкая улыбка. Первая за все время их беседы. Но в опущенных уголках его улыбающегося рта было больше снисходительной иронии, чем дружеского расположения.

– Дело не в этом, – объяснил он. – Наоборот, работы, пожалуй, даже меньше, ведь у нас по пятницам тоже выходной.

Флоранс не могла скрыть своего удивления.

– Вы не работаете в пятницу?

– Да, сеньор Квота с той недели дал нам дополнительный выходной в пятницу.

И так как Флоранс явно ждала дальнейших разъяснений, Эстебан продолжал:

– Пятница – теперь день еженедельных покупок мелких служащих. Для некоторых служащих – это среда, для других – вторник. Правильно говорит сеньор Квота, непонятно, как это раньше успевали делать покупки, когда свободной была только суббота.

– В таком случае у вас должно оставаться время на игру в шары, – заметила Флоранс.

Эстебан опять снисходительно ей улыбнулся.

– Да что вы! – сказал он. – Мы, слава богу, теперь совсем по-другому живем, чем при вас.

Улыбка его стала почти надменной.

– Да и откуда, сеньорита, по-вашему, взять время, ведь мы теперь столько всего покупаем! Вот сами увидите, как в пятницу мы носимся по магазинам. А сеньор Квота поговаривает даже, что еще и четверг надо сделать укороченным днем, работать только до обеда.

– И вы согласились ради этого пожертвовать шарами?

На сей раз на лице Эстебана сквозь отеческую снисходительность проступило суровое осуждение.

– Простите, сеньорита, но сразу видно, что вы давно здесь не были. За границей кое-кто воображает, что в Тагуальпе до сих пор живут голодранцы. Что мы, мол, теряем время на игру в пулиш, а у наших детишек лишь один тазик для мытья ног. Нет, эти времена прошли, сеньорита. Теперь по части гигиены и всего прочего мы загранице утрем нос.

Эстебан подошел к Флоранс и постучал пальцем ее по плечу, чтобы она внимательно слушала.

– Вот возьмите хотя бы наш дом – теперь у нас две ванны, сеньорита, душ, четыре биде, восемь умывальников – уж последние два мы даже не приложим ума, куда всунуть. А что будет через год или два, когда в наш квартал проведут воду! Если, конечно, утвердят ассигнования, – осмотрительно добавил он. – Задача Тагуальпы, как говорит сеньор Квота, – быть в авангарде современного комфорта.

Флоранс хотелось одновременно и поколотить и расцеловать его, такой глупостью оборачивалось его стремление жить «достойно». Но особенно возмущало Флоранс бесстыдство, с каким другие использовали это стремление.