Квантовая теория недопоцелуев - [32]

Мы снова меняемся телефонами и смотрим друг на друга. Нас огибают толпы учеников, а мы недвижно стоим посреди коридора.

– Что происходит? – спрашивает Лео, переводя взгляд с одного из нас на другого.

– «Вундерлохен», – отвечаем мы хором.

КАЛЕБ

Лео явно не кажется, что мы ответили на его вопрос, но, лелея свой эгоизм, я хочу удержать при себе наше общее с Эви воспоминание, каким бы ужасным оно ни было, на несколько секунд дольше.

– Идемте обедать, – говорю я.

Эви отправляется в столовую, рука Лео лежит у нее на спине. Пока мы идем, я пишу маме: «Мы поедем, без вариантов. Вопрос только, сколько придется врать в процессе».

Ее ответ: «По-любому». Люблю мою маму.

– Итак, – говорит Лео, когда мы все усаживаемся за стол к Бекс, – «вундерлохен»?

Я смотрю на Эви, вдруг она захочет начать. Она не хочет.

– Когда нам было по тринадцать, мы вместе сбежали из лагеря, – начинаю я, хотя на самом деле это конец истории. Но мне нравится такое драматическое начало.

Бекс, кажется, в шоке.

– Почему?

– Мы были в бегах, – слегка улыбаюсь я.

– Скотское зеленое желе, – тихо говорит Эви.

Я очень хочу сплести наши пальцы, но она сидит через стол от меня, так что я не могу этого сделать.

Лео и Бекс не понимают, надо ли им смеяться, да и мы с Эви тоже. Вся эта история была той еще смесью ужасного и грандиозного.

В седьмом классе наш одаренный учитель рекомендовал нас обоих в летний лагерь для математиков и физиков, в глушь, на север, в Висконсин. «Вундерлохен» был создан для компьютерных гиков и задротов-математиков, и пусть на рекламных буклетах красовались фото с бассейнами и лошадьми, дети в лагере спали в общежитии маленького гуманитарного колледжа, а не в лесу, так что для Эви это было вполне приемлемо. Таблицы с расписанием были заполнены предметами один другого шикарнее: уроки по С++, научные лаборатории, роботостроение и вечернее чтение радиоспектаклей по «Автостопом по галактике». Мы оба очень хотели поехать.

Трое из четырех родителей были на нашей стороне, но мать Эви настаивала, что ее дочь не готова, и утверждала, что плохой опыт может привести к огромному регрессу. Но она не смогла выстоять против нас пятерых, особенно когда психотерапевт Эви сказал, что такой опыт может быть для нее полезен.

И в течение трех дней все было отлично. Я написал свою первую компьютерную игру. Эви вывела доказательства в Geometer’s Sketchpad. Мы играли в бассейне и катались на лошадях, которых – смысла в этом было ни на грош – Эви посчитала гораздо менее пугающими, чем велосипеды. Потом, на четвертый день, у деток-математиков было какое-то соревнование по решениям задач. Когда Эви получила высший балл, инструктор, который считал себя прикольным, упрекнул группу за то, что их обошла и опозорила девчонка. Подробности всплыли гораздо позже, но все очень быстро испортилось: пацаны позволяли себе комментарии по поводу внешности Эви, хватали ее руками, а после первой панической атаки начали болтать, что она сумасшедшая.

Мне было там так хорошо, что я слишком долго не понимал, почему Эви вдруг перестала отходить от меня и перешла из группы математики в группу кодеров. Только когда она перестала разговаривать с кем-либо, кроме меня, я обратил внимание на то, что происходит. Примерно в это же время ее мучители обнаружили силу зеленого желе, которое ежедневно давали в столовой.

Эви говорит, что это одна из ее фобий, хотя я считаю, что фактически это скорее отвращение. Но в любом случае текстура желе всегда ее ужасала – Эви передергивает от одного соприкосновения с ним. Математики случайно узнали об этой реакции и намеренно использовали желе против Эви. Она находила его везде. У себя в сумке, в комнате общежития, на своем компьютере, и, наконец, Итан Миллер плюхнул ей его на колени.

В тот момент мы с ней сидели на скамейке, и я пытался убедить Эви рассказать мне, что происходит. Не успела она смахнуть с себя желе, как я перепрыгнул через скамью и второй раз в жизни ударил человека. Но к тому времени я уже пару лет занимался бейсболом, а это был лагерь для ребят, которые большую часть времени проводили за мониторами. И потом, я был дико зол. Когда Эви меня оттащила, Итан уже не сопротивлялся.

Наши последующие решения были отнюдь не блестящими. Эви была в ужасе, что меня могут в чем-то обвинить. (Как потом выяснилось, повреждения выглядели намного серьезнее, чем были на самом деле.) Я был напуган, что она останется в лагере одна, если меня отправят домой, и мы решили сбежать на пару дней и вернуться перед приездом родителей.

Мы собрали вещи, отправились на автобусную остановку кампуса, и я купил билеты до городка в нескольких часах езды от лагеря, заплатив кредиткой, которую дали мне родители «на крайний случай». Если верить интернету, там была территория для кемпинга. Мы немного смутно представляли себе, как у нас получится там устроиться, но нам хватало здравого смысла, чтобы понимать: никто не поселит двух тринадцатилеток в отель. Эви всю дорогу в автобусе провела, прижавшись к моей груди, именно это и было грандиозно. Через два часа она посмотрела мне в глаза и заговорила в первый и единственный раз, прошептав: «Спасибо».