Квантовая теория недопоцелуев - [26]

По дороге я спрашиваю, как он пришел к вегетарианству.

– Ты знаешь, что восемьдесят процентов… – начинает Лео.

Я договариваю:

– …парниковых газов производит домашний скот?

– Ты тоже? – спрашивает он.

Я мотаю головой.

– Бекс. Я пытаюсь ради нее. Тут или подстраиваться, или каждый раз слушать ужасную статистику. Но совсем отказаться не могу. Из-за бекона.

Когда мы доходим до места – крохотного ресторана в паре кварталов от главного проспекта, где всего шесть столиков, я прошу его закрыть глаза, а потом веду к доске с меню.

Это список шестнадцати разных видов макарон с сыром – самой волшебной еды на свете (разумеется, после шоколада).

– Почему я не знал об этом месте? – спрашивает Лео.

– Потому что учишься здесь всего два месяца и выбрал физику и кодинг, так что все время проводишь с парнями, которые – без обид – по большому счету не могут оценить, насколько чудесны макароны с сыром. Калеб не любит сюда ходить.

– Бекс не заставила и его стать вегетарианцем?

– Нет. Он выбрал стратегию – есть быстро, чтобы она не заметила.

Лео заказывает три разных вида макарон, хотя я и говорю, что у него не получится все это съесть. Я прошу то же, что и всегда: макароны с острым белым чеддером и вялеными помидорами.

После ужина Лео спрашивает:

– Я знаю, о подробностях говорить нельзя, но как продвигается проект для «Фронтира»?

– Думаю, мы закончили, но в воскресенье перед подачей все проверим. А что у тебя?

– Работаю. Но надо будет посидеть пару часов на выходных. Вы с Калебом раньше работали вместе?

– Нет. – Я думаю, как бы объяснить. – Я подавала кое-что сама в том году, но не выступала.

– Работа не прошла? – Лео пожимает плечами. – Моя тоже. Говорят, с первого раза никогда не получается.

– Нет, мою работу приняли, но я не поехала.

Было бы проще, если бы он думал, что я не прошла, но гордость не позволяет мне согласиться.

– Ты заболела?

Я мотаю головой. Я не готова впускать его в полный безумия мир под названием «Эви», но не хочу что-то выдумывать с нуля.

– У меня была боязнь сцены, – наконец говорю я. Это достаточно близко к правде, но звучит банально. Даже мило.

– Правда? – Лицо Лео принимает странное выражение.

– Я не люблю находиться перед толпой людей. Но с Калебом у меня должно получиться.

Он улыбается.

– Ты так уверена, что твоя работа пройдет?

– В этом я хороша.

Выйдя из ресторана после ужина, мы понимаем, что похолодало, и мое платье-свитер, которое было более чем подходящим до этого, теперь меня не согревает.

Лео настаивает, чтобы я взяла его куртку.

– Сам виноват. Я хотел предложить тебе взять что-то потеплее, когда мы уходили, но меня слишком отвлекло платье.

– Спасибо.

Мне нравится, когда Лео такое говорит, почти так же, как нравится его целовать. Тогда я чувствую какую-то странную власть. Я начинаю понимать, почему Бекс так по-разному одевается. Ведь ты каждый раз как будто другой человек.

– Может, наденешь его снова, а я тебя сфотографирую? Мне нужна помощь – разобраться с вашим светом на Среднем Западе.

По его голосу я понимаю, что прежде всего его волнует совсем не свет, но не возражаю.

В планетарии показывают пошлую адаптацию сюжета Азимова: человечество развивается в бестелесный коллективный разум и сливается со своей разумной технологией. В этой истории почти нет смысла, но она и не важна, ведь Лео обнимает меня за талию, а моя голова лежит у него на плече. Он рисует пальцами узорчики на моей руке, и я обращаю на это больше внимания, чем на спектакль.

Когда мы выходим из театра, Лео вытаскивает меня из потока людей, стремящихся к выходу, и утягивает в узкий коридор, который ведет вдоль кулис. Одна стена – это блок из шлакобетона, а в другой в основном окна. На полдороге окна изгибаются и формируют полукруглую зону отдыха, также застекленную. Лео тащит меня туда. Там хватает света, и я вижу его лицо.

Он показывает пальцем вверх.

– Крыша тоже стеклянная. В ясные ночи здесь проводят дискуссии о ночном небе.

Лео утягивает меня на скамью.

– Как ты вообще узнал, что эта площадка тут есть? – спрашиваю я.

– Я выбрал кодинг и физику и все время провожу с парнями.

Я смущенно смотрю на него, потому что это не ответ на вопрос.

Лео улыбается.

– Они, может, и не в курсе о макаронах с сыром, но их знания о тихих местечках в кампусе исчерпывающие.

Когда он целует меня, я запускаю пальцы в его чудесные спутанные волосы и наслаждаюсь этим. Мне нравится, что мой мозг прекращает работать, когда я целую Лео. Это даже похоже на йогу.

Мы уходим из комнаты, заслышав голоса в коридоре, но, прежде чем выйти в фойе, Лео прислоняется спиной к стене и тянет меня к себе на последний поцелуй. Внезапно откуда-то сверху падает паук и несется по стене в ужасной близости от моей руки, перескакивая на предплечье Лео, и я отпрыгиваю назад. У меня начинается гипервентиляция и дрожь одновременно.

Меня трясет от иррационального ужаса. Я совсем забыла о своей стратегии успокоения, когда из ниоткуда выпрыгнула эта восьминогая тварь. Кошмарная, с выпуклым тельцем и толстыми лапками. А если бы паук заполз мне на руку? На предплечье? Меня скручивает жуткой судорогой.

Лео поворачивается ко мне, смущенный и встревоженный. Я начинаю пятиться до самых окон, не сводя глаз с паука, дышу часто и прерывисто. Мне нужно прикрыть рот ладонью, чтобы вдыхать углекислый газ, но я не могу заставить себя пошевелиться, только отхожу от твари как можно дальше.