Кузнец Песен - [67]

Когда мы перечитали все книги, которые нам давали для внеклассного чтения в школе, старик устроил так, что нам стали выдавать книги в волостной земской библиотеке. За долгую зиму мы прочли много книг: «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Принц и нищий», «Робинзон Крузо», «Хижина дяди Тома», «Потемкин на Дунае». В земской библиотеке оказалось несколько брошюр из серии «Как люди на белом свете живут». Эти книжки назывались по именам народов: «Турки», «Испанцы», «Чехи, поляки, русины», «Швейцарцы», «Итальянцы». Мы со Степкой с жадным любопытством рассматривали картинки в этих книжках, удивляясь, как чудно, не похоже на сернурцев, одеваются жители разных стран. Вот поляки в кунтушах, в четырехугольных конфедератках; вот турки в широких шароварах, в фесках с кистью; немцы в тирольских шляпах с петушиным перышком; испанцы в расшитых узорчатых жилетах… Жизнь незнакомая, удивительная…

Вслед за героями прочитанных книг уносились мы воображением то в горы Шотландии, где некогда жили Пертская красавица и храбрый рыцарь Айвенго; бродили с неутомимым исследователем Ливингстоном по тропическим лесам Африки; по следам измученного пленника Жилина карабкались на скалы Кавказских гор. Мы читали, и нам в лицо дул ветер аравийских пустынь, мы слышали трубные звуки, издаваемые слонами в джунглях Индии, на нас, размахивая кривыми ятаганами, нападали турецкие янычары, нас собирались повесить на одном суку с друзьями Робина Гуда…

Случалось, нам попадались какие-то пошлые книжонки. Помню серию глупейших романов: «Мимочка невеста», «Мимочка на водах», «Мимочка отравилась». Дед слушал-слушал и, наконец, не выдержал:

— На хрена мне знать, что там делала какая-то Мимочка? Глупость все это, не стоит и читать.

Зато с каким восхищением слушал он стихи Кольцова, Никитина, Некрасова, как переживал и даже, кажется, всплакнул, когда мы читали «Муму» и «Зимовье на Студеной».

Карп был человеком верующим, он не пропускал ни одной службы в церкви, истово молился, усердно соблюдал все посты и очень огорчился, узнав, что проповедь воздержания относится, лишь к простым прихожанам, вроде него самого, и вовсе не обязательна для самих служителей церкви.

Случилось это так. Недели за две до пасхи дед послал нас со Степкой к отцу благочинному за ключами от церкви. Запыхавшись от спешки, вбежали мы с приятелем в дом и видим: сидит сам отец благочинный со своей семьей за столом, а на столе чего-чего только нет. Попадья второпях накинула поверх еды скатерку, но мы успели заметить и молоко в стеклянном кувшине, и розовую ветчину, нарезанную толстыми ломтями, и горку яиц на тарелке, и в белой фарфоровой миске аппетитно желтеющее сливочное масло. И это все в великий-то пост!

— Вам чего надо? — рявкнул отец благочинный, глянув на нас исподлобья. Видимо, ему было неловко, что его застали за скоромным столом, и он проворчал, отводя глаза: — Прежде, чем войти, должны бы постучаться, не маленькие уж…

— Мы не знали, — стал оправдываться Степка. — Нас дедушка за ключом послал. Он печи в церкви хочет истопить.

— В другой раз пусть Карп сам приходит, — сердито сказал отец благочинный, протягивая Степке ключ. — За что ему только деньги платят. Не мог за ключом прийти.

Степка, красный, как маков цвет, схватил ключ и заспешил на улицу. Я — за ним.

Скоро нам, особенно Степке, попало от деда за неумение вести себя подобающим образом.

— К отцу благочинному нельзя врываться, как в свою избу, — наставлял нас старик. — Надобно постучаться, а войдя, учтиво поклониться. Насчет того, что батюшка скоромное ел, так это вам привиделось впопыхах. Не могло этого быть никак, нечистый вас попутал, вот и показалось невесть что.

Но случилось так, что через день он сам застал отца благочинного за жареным поросенком. Тут уж старик совсем расстроился. Хмурый, обескураженный вернулся он в тот день домой и долго сидел, молча вздыхая.

Как-то раз отец Федор позвал нас со Степкой наколоть дров. Мы старательно взялись за дело и до заката успели накидать возле сарая большую кучу поленьев. Плахи были сухие, колоть такие дрова одно удовольствие.

Принять нашу работу вышел сам хозяин. Он дал нам за труд несколько медяшек, потом позвал нас к себе в дом.

«Может, покормит», — с надеждой подумал я.

Мне в то время постоянно хотелось есть. Из дому я приносил на неделю немного крупы и толокна. Изо дня в день заваривал себе на завтрак кашицу из толокна, днем и вечером ел жидкий крупяной суп без мяса и масла.

Из кухни маняще пахло чем-то жареным, но отец Федор повел нас не в кухню, а в свою комнату. Я был поражен: еще никогда не приходилось мне видеть разом столько книг. Толстые и тонкие, в кожаных переплетах и в простых бумажных обложках книги тесными рядами стояли на полках вдоль стен, громоздились на этажерке, лежали на стульях. На столике у окна лежали газеты, несколько толстых пачек. Я знал, что отец благочинный выписывал «Епархиальные ведомости», дед Карп иногда брал у него на вечер несколько номеров и, старательно шевеля губами, читал все статьи подряд. Но отец Федор, оказывается, получал не одну газету, я прочел названия лежащих сверху номеров: «Вятская речь» и «Камско-Волжская речь».