Куси, Савка, куси! - [8]

– Не-а, – он помотал головой. – Что мне? Темен я.

– Да ты не бойся, тут все просто! – воскликнул Свирь, широко улыбаясь. – Тут-то и уметь нечево!

Слепые сидели неподвижно, прислушиваясь.

– Не-а, – упрямо сказал зрячий. – Не до того мне.

– Ну, коли так. я уйду, – сказал Свирь, ни к кому не обращаясь и не собираясь вставать. Он знал, что сейчас будет.

– Играй! – взревела толпа. – Не зли Савку, нехристь!

Дело принимало скверный оборот, и поводырь понял это. Лицо его стало злым и сосредоточенным.

– Без денег? – спросил он, утверждаясь в мысли о необходимости делать то, что велит горбун.

– Даром, – подтвердил Свирь. – А я плачю, ежели схватишь. Клади ладонь. Вот так. Добре.

Этот зрячий был очень полезен. Любой поводырь в группе слепых, если он был, запускал в действие массу надежных тестов. В Центре разработали несколько тестов и специально для слепых. Но Свирю они не нравились, он им не верил. К счастью, слепые без поводыря ему пока еще не встречались. Первая такая пара ожидалась только в конце ноября.

Зрячий сжал ладонь. Потом разжал. Волчка в ней не было. Он продолжал заманчиво подергиваться на нитке прямо над кулаком.

– А ну-ка еще! – сказал зрячий, заводясь.

После третьего раза Свирь понял, что поводырю волчок не поймать. Но рисковать он тут не мог. Да и, кроме того, слепые не нравились ему. Что-то с ними было не так, а что – он не мог разобрать. И Свирь решил продолжать.

– А что, старый, – сказал он старику, сидящему рядом со зрячим, – ты ж, поди, Ростригу-от помнишь? Тут, на Москве, ране не лучилось быти?

Старик поднял голову от похлебки, обтер ладонью губы.

– Нет, на Москве не лучися, – неожиданно густым голосом ответил он. – А лярву его ляцкую. Маринку, видел, вот как ты меня ныне. Я в те поры зряч был.

– А где же ты видал ее, дедушка? – заинтересовался Свирь, – Расскажи.

– А в Коломне я ее и видал. С сыном куды-то ехать садилася. Разряжена! На каждом персте – золото! Истинно: ведьма! Давно то.было. Пожарский Дмитрий Иванович к Москве таче двигнулся.

– А теперь куды идешь, дедушка? – продолжал интервью Свирь, не давая старику сбиться в сторону.

– Ржевской Богоматери иду поклонитца. Сказывают, очи лечит, зрити дает. За тем и влачуся со товарищи.

– Ну, дай тебе Бог, – сказал Свирь. – А что, любезный, и ты за глазами идешь? – спросил он у поводыря.

– То племянник мой, Якушка, – объяснил спокойно старик. – А идет с нами, занеже, сам разумеешь, мил человек, нам без него никак не мочно.

– Да-да, – сказал Свирь, вставая.

Делать тут было уже нечего. Еще одни отпали. Как позавчера. И три дня назад. И шестой месяц подряд. Из-за этого и не удержался, бросил на прощание:

– А только чево же вы, сирые, туды не поспешаете, а зде, в Огородниках, третий день таскаетеся? Харитоний, чай, не Ржевская Богоматерь!

– Мимо шли, мил человек, умыслили помолитца…

Малыш вдруг без предупреждения дал картинку, и Свирь неожиданно увидел укрупненное трансфокатором угловой камеры лицо поводыря. На какой-то миг тот потерял контроль, и сонная маска внезапно исказилась хищным оскалом, а в глазах полыхнуло такое пламя, что Свирь, подчиняясь неосознанному еще импульсу, снова сел.

– Ну, что, – прошептал он, ухватив старика за кисть, – звать стрельцов? Или добром сговоримся?

И явственно ощутив, как дернулся и замер слепец, Свирь понял, что попал. Что-то было за душой у этого старика с катарактой, только неясно – что. Скорее всего, это не имело никакого отношения к разыскиваемым Свирем призракам, но теперь, пока он в этом не убедится, отпустить слепых он не мог.

– Чево тебе надобно? – хрипло выдавил старик, мертвея и без того неподвижным лицом.

– Савка! – загремел Зуб откуда-то сверху. – Давай сыграем!

– Отстань! – отмахнулся Свирь, не отводя глаз от старика и незаметно собираясь, словно перед броском. – Вишь, знакомца стретил.

Он подтянулся к уху старика, растянул губы в рассчитанной на окружающих улыбке.

– Говори скоро! – потребовал он. – Кто будете, куды идете, про что?

– Отпусти, – губами попросил старик. – Денег дам. Два рубля. Отпусти! Больши нету.

Старика мелко трясло. И спутники его замерли. Только поводырь все щупал глазами Свиря, бесполезно сжимая кулаки.

– Говори! – приказал Свирь. – Ну!

– Князя Трубецкого Алексея Никитовича холопы… Беглые мы. Отпусти с миром… Христом, Господом нашим…

– Свирь разжал пальцы. Это были не Летучие. Теперь он знал это точно.

– Ступайте, – сказал он, – не вас ищу.

И встал, пряча в ухмылке досаду и разочарование.

– Ну, – закричал, обводя взглядом избу, – с кем?!

Потом он медленно брел обратно – через бывшие Мясницкие, а теперь Фроловские ворота, и дальше, через людные крестцы Никольской, мимо расписных боярских хором и подслеповатых нищенских клетей, мимо монастырей и Печатного двора, мимо лавок и лавчонок, сусленников и квасников, выносных жаровен и вкусно пахнущих кадок, сквозь толкающиеся и смеющиеся толпы стрельцов, слободчан и гостей, сквозь иконный рынок, между Верхними рядами и Земским приказом, выворачивая на Троицкую, только что ставшую Красной.

Вообще-то ему уже пора было идти на Варварку, но еще вчера днем он решил сбегать после «Лупихи» в Щупок, где за цепью на Серпуховской дороге у одной из установленных на въездах в Москву камер начал барахлить генератор синхроноимпульсов. И теперь, машинально свернув в Фроловские ворота и располагая свободным получасом, Свирь продолжал бесцельно брести по Китаю в сторону Живого моста.