Курлышка - [8]
— Наташа, они что у тебя, с пелёнок в земле возятся? — изумилась тётя Фая. — Гляди, какой работяга.
В тот день картошку больше не копали. Перепачканный шоколадом Николка возился с самосвалом, который привезла тётя Фая, а Даша вертелась перед зеркалом в розовом платье с оборками и бантами. Из-под пышных оборок выглядывали чёрные, сбитые за лето коленки, локти были остры и шершавы, но всё равно Даша очень себе нравилась в этом платье.
В соседней комнате, за столом у взрослых, было шумно и весело.
— Я ведь не просто к вам в гости приехала, — вдруг заявила тётя Фая, — я на разведку… Помнишь, Наташа, ты писала, что у вас в новый Дом культуры директор требуется?
Даша насторожилась, но разве даст Николка послушать? Такой грохот поднял со своим самосвалом. Бибикает, визжит от восторга.
— Николка, перестань!
— Ну и расшумелись вы тут.
— Я, что ли, шумлю?
Мама не стала слушать объяснений Даши и прикрыла дверь. Теперь доносились только обрывки разговора: «подъёмные… квартира с удобствами…»
— А ты всё перед зеркалом? — заглянула мама. — Давай-ка переоденься, кур покорми, да заодно и Курлышку.
— Это пёсика вашего так зовут? — спросила тётя Фая.
— Нет, его Лапик зовут, — пояснила Даша, — а Курлышка — журавль.
— Живой журавль? — ахнула тётя Фая. — Ну, чудеса тут у вас…
Тётя Фая пошла в гараж вместе с Дашей. Курлышка уже немного привыкал к хозяевам, но, увидев незнакомку, забился в угол и судорожно дёргал шеей.
— Алечка, если узнает, покою не даст: «Поедем скорей к тёте Наташе». Она же так животных любит. Кошка, собачка бездомная — всех в дом тащит…
В тот вечер тётя Фая только и восторгалась Курлышкой.
— Журавль в руках — не синица… Быть в вашем доме большому счастью. Ничего, Дашутка, я тут всё переверну, если переедем. Что у вас тут на отшибе за жизнь? Другие девочки в твоём возрасте только и знают в куклы играть… Я вас на главную усадьбу перетащу — помяни моё слово!
Тихо в доме. Так тихо, что слышно, как гудят трансформаторы под ясной луной. И в окна бьёт луна сквозь тюлевые шторы. Папа взял раскладушку и ушёл спать в дежурку; давно уж Николка угомонился, а тётя Фая с мамой всё шепчутся в спальне, и Даша угрелась возле них под тёплым верблюжьим одеялом. Снится или не снится Даше — горит костёр в степи, а вокруг него студенты пляшут, поют… Вот вышел к костру из темноты долговязый парень. В выцветшей гимнастёрке, в пыльных сапогах. Сел на траву, обхватил колени громадными, как лопаты, ручищами, смотрит на огонь и молчит. Подошла к парню девушка, боевая, весёлая, потянула его в круг танцевать.
«Как тебя зовут?»
«Павел».
«А я — Наташа… Ты местный?»
«И да, и нет…»
«Как это — и да, и нет? Где ты живёшь?»
«А мои хоромы в чистом поле, небом крыты, ветром огорожены…»
…Видится Даше закат в степи. Солнце уже коснулось земли, расплющилось и стало похоже на червонную юрту. Пламенеет ковыль на взгорках, и тёмные мачты-исполины шагают и шагают вдоль дороги, а рядом с ними идут двое: большеглазая курносая девушка с задорной чёлкой и высокий парень в выцветшей гимнастёрке.
«Долго ещё идти к твоим хоромам?»
«А мы уже пришли…»
Гудят на Сурочьем холме трансформаторы, а рядом — дом не дом, одни кирпичные стены без крыши, без окон, без дверей…
— Ты спишь, доча? — слышит Даша откуда-то издалека мамин голос. — Надо бы её в кроватку перенести…
— Лежи, не тревожься, — успокаивает тётя Фая. — Спит, и ладно. Ты рассказывай, рассказывай…
— И вот взялись мы, Фаечка, всем отрядом за эту стройку. Крышу покрыли, окна вставили, дверь навесили…
— А на крыше «ССО» написали… — сонно бормочет Даша. — Студенческий стройотряд… Я сплю, я сплю, мамочка…
— Ну, хитрая девчонка!.. И вот представляешь, Фая, кто-то из наших возьми и пошути: «Теперь сюда хозяйку надо…» А Павлик уныло так: «Да кто сюда пойдёт, на бугор Сурочий?» Я и брякнула в шутку: «Да хоть я пошла бы…»
— Хороши шуточки, — стонет тётя Фая. — Ох, Наташка, бить тебя некому было.
— Фаечка, если б ты видела… Поезд наш отходит, а Павлик следом на мотоцикле… Мчится вровень с нашим вагоном, по кочкам, по буеракам, того и гляди голову сломит. Девчонки все на меня: «Заморочила парня, убьётся, будешь знать». А тут полустанок — раздумывать некогда. Выпрыгнула я из вагона, упала, да лбом об рельс…
— Вот этот шрамик с тех пор?
— С тех пор, Фаечка. Так вот и осталась я здесь, на подстанции. А бураны в ту первую зиму были — ужас… Там изолятор лопнул, там провода оборвало. Ночь, полночь — выходим на линию, бредём по пояс в снегу. Весна пришла — изгородь надо ставить, оборудование налаживать, хоть какие-то деревья на первый случай посадить. Люди уже десятилетие целины отметили, а для нас с Павликом целина ещё только началась. Бывало, так заработаемся, что и ужин варить неохота. «А, ужин не нужен, был бы обед…» Сядем на крылечке. Звёзды вокруг куполом до самой земли, и будто мы одни в целом мире…
А вот уже когда на свет Даша появилась, тут мы хлебнули… Привёз Павлик меня с дочкой домой и говорит: «Наташа, ты только не пугайся, я корову купил». — «А чего мне пугаться? Где она?» — «Да вон в степи бегает, второй день поймать не могу». Я с крыльца смотрю — далеко в степи видно: корова рыжая пасётся. Павлик стал к ней подбираться, а она как взбрыкнёт и от него галопом… Кое-как поймал, на рога верёвку надел — приводит домой. А доить-то ни он, ни я не умеем… Хлебнули мы горя на первых порах, оба к хозяйству непривычные, и помочь некому. Спасибо, свекровушка вскоре подъехала и давай нас костерить: «Пустодомы безалаберные! Как вы до сих пор ещё дитё не уморили… Проси, Павлуша, трактор в совхозе, паши огород! Сарай для коровы строй! Цыплят инкубаторских люди выписывают, а вам, что ль, не надо?» Так вот и обзавелись мы, Фаечка, всем этим хозяйством…
