Купавна - [56]

Часть третья ПУСТЬ МЕРТВЫЕ СЛЫШАТ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Был удивительный день, когда я впервые появился в родном селе Николая Васильевича Градова. Близился вечер…

Еще недавно переполнялось село зноем и тем крутым ароматом, которым южные сады отдают ранними спелыми плодами, тем дивным ароматом, который при малейшем дыхании ветерка смешивается с запахом дозревающих в степи хлебов и тронутых косовицей трав на склонах укромных балок и распадков. Под вечер синева в небе блекла, исчезала маревая, зыбкая текучесть воздуха и стали четче вырисовываться вдали курганы. Но казалось, и они, точно живые существа, уставшие весь день маячить перед глазами людей, спешили скрыться в ночной тьме. Лишь Днепр как бы сопротивлялся отдыху, гудки и сирены продолжали зазывно звучать на реке.

Стемнело, но не зажглись электрические фонари на улицах села, а кругом засверкали огоньки: наступил час поминовения погибших в войну.

Огоньки в фонариках загорались возле каждого дома. На площади, возле сельского Дома культуры, состоялся митинг. Одним из первых, по установившемуся, как я узнал, обычаю, выступил долгожитель села, или, по его собственному суждению, дед «сверхжитель» Охрым Цырулик. Ему же вменялось в обязанность пригласить собравшихся и на Купавый луг, где неподалеку от здания школы возвышался курган с кладбищем у его подножия.

Направился туда и я с Градовым.

По пути я думал о том, о чем только что говорил дед Охрым, разменявший сто второе лето своей жизни. Вырос он в большой крестьянской семье, в которой никто не изменил любви к земле, не уходил на заработки в город, хотя и кое-как сводил в нужде концы с концами, пестуя каждый колосок. Потому и революцию воспринял всем сердцем. В гражданскую воевал против Петлюры. Потом распределял землю меж селянами. И кулаки, подняв мятеж, жестоко избили Охрыма, вывезли в балку с другими убитыми и смертельно раненными односельчанами-бедняками. Тогда, на диво себе, он все же остался в живых.

Люди, выступившие на митинге после почтенного старца, добрым словом помянули сына его Карпа Цырулика, до Отечественной войны возглавлявшего колхоз, а в войну погибшего от руки фашиста…

Нынче дедуле нет покоя от молодежи: любят послушать его рассказы о давнем и близком прошлом родного села, о становлении колхоза в нем…

Я понимал: не случайно здесь уважение к старому человеку Охрыму. Не случайно и проведение праздника. Здесь люди умеют не только хорошо трудиться, но и сообща отдыхать, отдавая своеобразную дань извечной традиции — и пожилым по душе, и молодым любо развлечься.

Собираясь на Купавом лугу, люди оживленно переговаривались в ожидании чего-то необычного. Всякий раз молодежь умела преподнести свой сюрприз, внести какую-либо новинку в старинный праздник Ивана Купалы.

В центре круга запылал костер. Возле него я приметил неразлучную пару — Светлану Тарасовну и Агриппину Дмитриевну. В трепетных оранжевых бликах бывшая жена Свирида Карповича показалась мне необычно подвижной. Переговариваясь со Светланой Тарасовной, она вовсе не выглядела «белой тишиной», как днем, при солнечном свете на берегу Днепра.

Агриппина Дмитриевна то громко смеялась, то вроде спорила с подругой, размахивая руками, отчего производила неприятное впечатление. Она поглядывала на людей, приподнимала голову с вызовом: мол, смотрите на меня, вот я какая!

Между тем торжества продолжались. К костру подносили хворост, доставили парни деревянного идола, стали одевать его. На нем оказались овчинная шапка, широченные штаны и украинская сорочка с красочно вышитой манишкой. В голове этой огромной куклы загорелась свеча. Тотчас, решительным жестом руки отмахнувшись от подруги, Светлана Тарасовна — заводила праздника — направилась к Хозяйке торжества, которой явился неизвестно когда переодетый в женскую одежду тот же дедуля, «сверхжитель» Охрым Цырулик.

От имени девушек Светлана Тарасовна попросила у Хозяйки разрешения повести хороводы. И когда Хозяйка дала на то свое согласие, я забыл о присутствии Агриппины Дмитриевны.

Закружился хоровод вокруг Хозяйки, послышалось пение.

Девушки в живописных украинских костюмах, с венками в руках, неся их то перед собой, то подымая над головами, направились к идолу, закружились вокруг него. Парни с факелами в руках повели отдельный хоровод.

Хороводы по велению Хозяйки поменялись местами: девушки пошли вокруг костра, парни вокруг идола, затем разошлись попарно.

Курганный капитан, перед этим оставив меня, оказался в хороводе парней. Он держал высоко над собой пылающий факел. Рядом с ним, также с факелом, находился и Свирид Карпович Цырулик. Они были далеко от меня, так что я не мог слышать, что сказал Градову внезапно появившийся перед ним какой-то высокий и стройный парень. Он встревоженно тряс каштановой при свете костра шевелюрой, показывая рукой в степь, в сторону кургана. Николай Васильевич передал Свириду Карповичу свой факел, вышел из хоровода и пропал из глаз.

А в это время грянули оба хоровода.

Дедуля Охрым, почудилось мне, взлетел над хороводом, что-то выкрикнул, взмахнул руками. Парни бросились к идолу, подхватили его, покатили с кручи к Днепру.