Культуры городов - [96]
В определенный момент действительно казалось, что на 125-ю улицу приходят крупные корпорации. Вероятно, после уличных беспорядков в Лос-Анджелесе 1992 года крупная региональная сеть супермаркетов и манхэттенская сеть недорогих аптек подтвердили намерение разместить свои филиалы в торговом центре «Содружество», строительство которого планировалось как мера коммерческого оживления района, однако так и не было осуществлено. В 1992 году новая владелица очень популярного «Макдональдса» рядом с театром «Аполло» переоформила заведение в африканском стиле. В нескольких кварталах оттуда открылись филиалы магазина косметики The Body Shop и мороженицы Ben & Jerry’s Ice Cream. Франшизу на популярную мороженицу приобрел местный черный предприниматель на паях с местным ночлежным домом. Работают в нем постояльцы ночлежки, которая получает большую часть доходов. Надо отдать должное и компании Ben & Jerry’s, которая отказалась от стандартных лицензионных выплат.
Илл. 40. Корпоративные инвестиции на 125-й улице: на рынок пытается втиснуться компания Body Shop. Фото Alex Vitale
Илл. 41. Мороженица Ben & Jerry, управляемая в сотрудничестве с бездомными: рожок с мороженым держит чернокожая рука.
Фото Alex Vitale
Подобные знаки присутствия корпоративного мира на 125-й улице по идее должны несколько уравновесить культурный багаж классовой и расовой изоляции, не отрицая при этом потребности местных жителей в дешевых товарах. Но как совместить «нейтральные» формы покупательской деятельности с черной расовой памятью? Мороженица Ben & Jerry’s символически адаптировала свое меню, введя два новых вкуса: «Гарлем Блюзберри» и сладкий картофельный пирог. На стенах висят привычные плакаты с чернокожими лидерами. Владеют заведением, конечно, тоже черные. Однако насколько успешные бренды могут сочетаться с черной расовой идентичностью – вопрос открытый.
При этом планы по оживлению 125-й улицы нацелены на привлечение сюда черных покупателей из среднего класса, большинству которых придется для этого специально ехать в Гарлем за покупками. Само понятие «оживление» может употребляться с большой натяжкой, поскольку 125-я улица уже является главной в городе торговой улицей для афроцентристских товаров и этнических продуктов африканской диаспоры. По иронии судьбы, в то время как черному среднему классу как никогда ранее доступны ресурсы, позволяющие им жить в более дорогих районах и совершать покупки в пригородных моллах, именно на 125-й улице формируется новая афроамериканская идентичность.
Вышеперечисленные проблемы отчетливо обозначились в конфликте, разразившемся вокруг попытки убрать уличных торговцев с крупного неформального Африканского рынка, который за последние годы вырос на углу бульвара Малкольма Икса и бульвара Мартина Лютера Кинга-мл. (125-й улицы). В 1994 году полиция разогнала торговцев. До того события они собирались как раз на пустыре, который в 1979 году был объявлен местом возведения Международного торгового центра в Гарлеме. В то же время местные черные политики под руководством республиканца Чарльза Рэнджела продвигали идею создания экспортно-импортного банка в помощь трехсторонней торговле между Соединенными Штатами, Африкой и Карибскими островами, однако федеральное правительство отказалось финансировать этот проект. Торговые отношения с Африкой приняли иные формы. В течение 1980-х годов, по мере усиления политических репрессий и экономического кризиса в западноафриканских странах, все больше жителей этих стран эмигрировали и в итоге принимались за уличную торговлю в крупнейших городах мира – Лондоне, Париже, Флоренции и Нью-Йорке. Некоторые из них были связаны с устоявшимися, пусть и неформальными, сетями дистрибуции, другие торговали товарами, произведенными их родственниками и соседями. В то время обосновавшиеся наконец на 125-й улице торговцы африканскими товарами продавали преимущественно традиционные ткани боголан и кенте – покрывала, рубахи, куртки; а также скульптуры и бижутерию. Продавцы были главным образом из Мали, Сенегала, Ганы и Либерии.
Илл. 42. Торговый центр в гетто или рынок третьего мира? Африканский базар на 125-й улице, Гарлем, 1994. Фото Alex Vitale
К 1986 году Африканский рынок был признан де-факто существующим, пусть и неофициальным торговым пространством, однако к началу 1990-х количество продавцов и покупателей резко возросло. Притеснения на политическом поле и мелкое частное предпринимательство стали, по крайней мере для продавцов, основными факторами очередной волны афроцентристских настроений.
Еще до того, как в 1994 году мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани приказал полиции разогнать уличных торговцев на 125-й улице, мы поговорили с Яддой – женщиной из Либерии, которую называли королевой рынка. Она сказала, что рынок напоминает ей об Африке. «Рынок находится на открытом воздухе, здесь нет начальников; каждый продает что хочет. За каждым продавцом закреплено свое место, и все торговцы помогают друг другу. Люди знают, что воровать у нас лучше даже не пробовать». Ядда утверждала, что у продавцов есть разрешение от Градостроительной корпорации Гарлема на торговлю в этом месте. Однако у уличных предпринимателей со 125-й улицы – а по разным оценкам их было от 500 до 1000 – не было никакого легального статуса. И хотя все они принадлежали по крайней мере к одной из торговых организаций, городской лицензией на торговую деятельность большинство из них не обладало. Даже имея весь набор разрешений от Департамента здравоохранения Нью-Йорка на продажу продуктов питания или от Управления по делам потребителей на торговлю другими товарами, уличные торговцы не могут работать на улице с таким интенсивным движением. Более того, когда некоторые уличные торговцы стали снимать подвальные помещения на 125-й улице под хранение своих товаров, владельцы магазинов неустанно требовали от мэра и местных чиновников принять меры по пресечению деятельности уличных торговцев. (Несмотря на присутствие корейцев и нескольких оставшихся белых, большинство владельцев небольших магазинов – черные, как и большинство местных выборных чиновников.) Поэтому в течение 10–15 лет уличные торговцы периодически подвергались силовому давлению полиции (см.:, например,
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.
Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.