Культуры городов - [64]
Илл. 19. Распределение работников творческих профессий по специализации. Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес, 1980–1990 гг. Источник: справочник Портового управления 1993: А6, таб. А17; основано на данных Национального фонда искусств по переписи США 1980 и 1990 гг.
Кроме того, начавшийся в 1970-х годах рост символической экономики в значительно меньшей степени был замкнут на Нью-Йорке, нежели в предыдущие эпохи. Если актеры и люди, связанные со сценическим искусством, по-прежнему стекаются в крупные города, где расположены театры, художники все больше расселяются по небольшим городам и весям (Heilbrun 1992). Все чаще угроза статусу Нью-Йорка как культурной столицы исходит от региональных театров, местных художественных сообществ, часто связанных со школами дизайна и университетами, которые становятся выгодными субподрядчиками крупных предприятий культуры, будучи расположены в менее дорогостоящих районах страны.
Илл. 20. Распределение работников творческих профессий по сфере деятельности
Нью-Йорк по-прежнему опережает своих ближайших конкурентов – Лос-Анджелес и Чикаго – по количеству людей, занятых во всех творческих профессиях, за исключением актерской и режиссерской, по которым с большим отрывом лидирует Лос-Анджелес (см.: таблицу). Однако темпы роста большинства творческих профессий в Нью-Йорке – актеры, режиссеры, фотографы, авторы, дизайнеры – значительно ниже, чем в Лос-Анджелесе и Чикаго (см.: график). По некоторым категориям творческих работников – танцовщики, музыканты и композиторы – в Нью-Йорке снизились показатели, тогда как в Лос-Анджелесе и Чикаго они выросли. Нью-Йорк по-прежнему лидирует в творческих профессиях, теснее связанных с бизнес-услугами, нежели с культурной индустрией, – это архитекторы, дизайнеры и в определенной степени фотографы. Более того, архитекторы, количество которых выросло в Нью-Йорке 1980-х больше всего, производят пространство в форме арендуемых площадей не в меньшей степени, чем визуальное искусство. Эти данные рисуют куда менее радужную картину нью-йоркской символической экономики, нежели предполагает тезис «искусство как индустрия».
Нью-Йорк по-прежнему является весьма притягательным городом для производителей культуры. Однако миссия Нью-Йорка смещается от собственно производства искусства к задачам по его продаже и продвижению. В городе куда более эффективно осуществляется продвижение коммерческих продуктов через близость к высокой культуре, нежели продвижение продуктов собственно культуры. Вопрос заключается в том, грозит ли продвижение системы продаж искусства снижением возможностей самих производителей искусства. Молодые художники и актеры, танцовщики и писатели приезжают в Нью-Йорк отчасти из экономических соображений – продать свои работы, а отчасти из социальных – желая стать частью разнообразных культурных сообществ. Однако сложившееся представление о Нью-Йорке как о лаборатории новаторства в области искусства может войти в противоречие с его же репутацией основного культурного рынка.
Арт-критик Роберт Хьюз (Hughes 1990, p. 28) сравнивает «рыночный империализм», господствовавший в 1980-е годы, с «империализмом места», который стал причиной невероятного всплеска популярности нью-йоркского искусства в середине 1960-х. Хьюз винит рынок в разрушении визуальной культуры города. «Огромная фондовая биржа», окруженная «новыми галереями… преждевременно канонизированными деятелями искусств, рекордными ценами, музеями, большинство которых превращено в машину по продвижению; жизнеспособность городской культуры – то есть способность вдохновлять и доводить до разумного воплощения самое важное и новое в искусстве – за последнее время заметно снизилась» (p. 33). Предпочтет ли город выживать как рынок предметов искусства, нежели как мастерская, где это искусство производится, – вопрос, тесно связанный с претензией Нью-Йорка на уникальность.
Культурная столица – это не просто склад произведений искусства. Это должен быть город, где искусство не только продается и потребляется, но и производится. Трансформация городского пространства в «культурное» зависит от развития двух аспектов культурного капитала; и наряду с материальным капиталом, выраженным в дешевых помещениях и красивых зданиях, в наличии рабочей творческой силы и финансовых инвестиций в культурные производства, необходим символический капитал образа – восприятия города как места, где искусство, культура и дизайн чувствуются в самом воздухе. Необходима также разветвленная сеть специалистов по переводу и разъяснению деятельности производителей культуры широкой публике. Как производители, так и сами потребители производят новые тенденции, которые становятся потом образцами для подражания, после чего модные и «городские» журналы, фильмы, телешоу и критические статьи доносят их до остального мира (Zukin 1991, 202–206).
Всякое усилие по поддержанию образа эстетической уникальности города отражает целую систему глобального обмена культурными продуктами и производителями культуры. В нем же отражаются местные компромиссы относительно использования пространства – от создания исторических и творческих районов до расширения художественных музеев. Однако главное условие для культурной столицы – это большая концентрация производителей культуры. Поскольку образ является источником силы в символической экономике, нельзя пренебрегать коллективной силой производителей культуры.
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.
Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.