Культуры городов - [64]

Шрифт
Интервал

, October 26, 1993), коммерческий провал спектакля известного драматурга Брайена Фрила заставил бродвейских продюсеров дрожать от страха весь сезон.


Илл. 19. Распределение работников творческих профессий по специализации. Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес, 1980–1990 гг. Источник: справочник Портового управления 1993: А6, таб. А17; основано на данных Национального фонда искусств по переписи США 1980 и 1990 гг.


Кроме того, начавшийся в 1970-х годах рост символической экономики в значительно меньшей степени был замкнут на Нью-Йорке, нежели в предыдущие эпохи. Если актеры и люди, связанные со сценическим искусством, по-прежнему стекаются в крупные города, где расположены театры, художники все больше расселяются по небольшим городам и весям (Heilbrun 1992). Все чаще угроза статусу Нью-Йорка как культурной столицы исходит от региональных театров, местных художественных сообществ, часто связанных со школами дизайна и университетами, которые становятся выгодными субподрядчиками крупных предприятий культуры, будучи расположены в менее дорогостоящих районах страны.


Илл. 20. Распределение работников творческих профессий по сфере деятельности


Нью-Йорк по-прежнему опережает своих ближайших конкурентов – Лос-Анджелес и Чикаго – по количеству людей, занятых во всех творческих профессиях, за исключением актерской и режиссерской, по которым с большим отрывом лидирует Лос-Анджелес (см.: таблицу). Однако темпы роста большинства творческих профессий в Нью-Йорке – актеры, режиссеры, фотографы, авторы, дизайнеры – значительно ниже, чем в Лос-Анджелесе и Чикаго (см.: график). По некоторым категориям творческих работников – танцовщики, музыканты и композиторы – в Нью-Йорке снизились показатели, тогда как в Лос-Анджелесе и Чикаго они выросли. Нью-Йорк по-прежнему лидирует в творческих профессиях, теснее связанных с бизнес-услугами, нежели с культурной индустрией, – это архитекторы, дизайнеры и в определенной степени фотографы. Более того, архитекторы, количество которых выросло в Нью-Йорке 1980-х больше всего, производят пространство в форме арендуемых площадей не в меньшей степени, чем визуальное искусство. Эти данные рисуют куда менее радужную картину нью-йоркской символической экономики, нежели предполагает тезис «искусство как индустрия».

Нью-Йорк по-прежнему является весьма притягательным городом для производителей культуры. Однако миссия Нью-Йорка смещается от собственно производства искусства к задачам по его продаже и продвижению. В городе куда более эффективно осуществляется продвижение коммерческих продуктов через близость к высокой культуре, нежели продвижение продуктов собственно культуры. Вопрос заключается в том, грозит ли продвижение системы продаж искусства снижением возможностей самих производителей искусства. Молодые художники и актеры, танцовщики и писатели приезжают в Нью-Йорк отчасти из экономических соображений – продать свои работы, а отчасти из социальных – желая стать частью разнообразных культурных сообществ. Однако сложившееся представление о Нью-Йорке как о лаборатории новаторства в области искусства может войти в противоречие с его же репутацией основного культурного рынка.

Арт-критик Роберт Хьюз (Hughes 1990, p. 28) сравнивает «рыночный империализм», господствовавший в 1980-е годы, с «империализмом места», который стал причиной невероятного всплеска популярности нью-йоркского искусства в середине 1960-х. Хьюз винит рынок в разрушении визуальной культуры города. «Огромная фондовая биржа», окруженная «новыми галереями… преждевременно канонизированными деятелями искусств, рекордными ценами, музеями, большинство которых превращено в машину по продвижению; жизнеспособность городской культуры – то есть способность вдохновлять и доводить до разумного воплощения самое важное и новое в искусстве – за последнее время заметно снизилась» (p. 33). Предпочтет ли город выживать как рынок предметов искусства, нежели как мастерская, где это искусство производится, – вопрос, тесно связанный с претензией Нью-Йорка на уникальность.

Культурная столица – это не просто склад произведений искусства. Это должен быть город, где искусство не только продается и потребляется, но и производится. Трансформация городского пространства в «культурное» зависит от развития двух аспектов культурного капитала; и наряду с материальным капиталом, выраженным в дешевых помещениях и красивых зданиях, в наличии рабочей творческой силы и финансовых инвестиций в культурные производства, необходим символический капитал образа – восприятия города как места, где искусство, культура и дизайн чувствуются в самом воздухе. Необходима также разветвленная сеть специалистов по переводу и разъяснению деятельности производителей культуры широкой публике. Как производители, так и сами потребители производят новые тенденции, которые становятся потом образцами для подражания, после чего модные и «городские» журналы, фильмы, телешоу и критические статьи доносят их до остального мира (Zukin 1991, 202–206).

Всякое усилие по поддержанию образа эстетической уникальности города отражает целую систему глобального обмена культурными продуктами и производителями культуры. В нем же отражаются местные компромиссы относительно использования пространства – от создания исторических и творческих районов до расширения художественных музеев. Однако главное условие для культурной столицы – это большая концентрация производителей культуры. Поскольку образ является источником силы в символической экономике, нельзя пренебрегать коллективной силой производителей культуры.


Рекомендуем почитать
Социально-культурные проекты Юргена Хабермаса

В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.


Пьесы

Пьесы. Фантастические и прозаические.


Краткая история пьянства от каменного века до наших дней. Что, где, когда и по какому поводу

История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.


Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века

Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.


Вторжение: Взгляд из России. Чехословакия, август 1968

Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.


Сандинистская революция в Никарагуа. Предыстория и последствия

Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.


Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике (сборник)

Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.


Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.


Социальная справедливость и город

Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.


Не-места. Введение в антропологию гипермодерна

Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.