Кукушонок - [6]

Я не понимаю, к чему он клонит.

Штеффен подыскивает нужные слова. Ему, очевидно, неудобно намекать на давно минувшее любовное приключение, которое было у Биргит с учителем физкультуры.

— Тогда она вела себя так же, — с тревогой проговорил он. — Вечерами куда-то уходит, то у нее якобы приемные часы для родителей, то она навещает больную коллегу, то делает доклад в вечернем университете. Она стала ненадежной, постоянно погружена в себя, раздражительная, надменная. Иногда я застаю ее с мечтательной улыбкой, которая не имеет никакого отношения ко мне.

Меня все это не удивляет. Биргит у нас славится тем, что своего не упустит. Но на сей раз ее избранник — не коллега, интрижка с коллегой от меня бы не ускользнула, или мне бы сообщили по секрету. В свою последнюю классную поездку она брала с собой нашего непривлекательного стажера, о котором наверняка и речи быть не может. Так что Штеффена я на сей раз успокоила.

— Извини, я не хотел ничего у тебя выведывать, — сказал Штеффен. — Но я записался на летние каникулы на курсы усовершенствования по психологии ведения переговоров, а Биргит отказалась ехать со мной в Росток. А ты что собираешься делать, снова подашься во Францию?

Глупый вопрос, подумала я.

— Мама пригласила меня на две недели в санаторий для укрепления здоровья. После смерти отца ей в голову приходят диковинные идеи.

— Да ты что, у тебя отец умер? А я и не знал! Разве он не был таким здоровяком, типа Люиса Тренкера, вечный альпинист?

Я со вздохом кивнула.

— Сорвался.

Хотя папа после инсульта упал всего лишь с кровати, я не люблю об этом говорить.

— Как это перенесла твоя мать? — участливо спросил Штеффен.

— Очень хорошо, — ответила я. — Она много разъезжает, стала председателем своего туристического клуба и изучает итальянский язык. Я бы даже сказала, расцвела. При том, что у них был образцовый брак!

— Невероятно! — сказал Штеффен, он слушал лишь из вежливости, а мысли его были далеко отсюда.

Мы оба смотрели на воробья, который бесстрашно сел на соседний стол, ухватил крошку белого хлеба и быстро упорхнул с добычей. Этот просто берет то, что ему нужно, подумала я.

В какой-то момент Штеффен все же решил, что должен коснуться и нашей ушедшей в прошлое дружбы.

— Очень жаль, что мы потеряли друг друга из виду, — произнес он. — Ты при случае еще контактируешь с Гернотом?

Я отрицательно покачала головой. Мои личные дела не должны касаться Штеффена. Однако если он с таким любопытством расспрашивает, то и мне можно.

— А ты видишь его время от времени? Он по-прежнему живет в нашем домике?

— Само собой, ведь этот домик он, в конце концов, унаследовал от своей тетки! Не далее как в прошлый вторник я проезжал по Постгассе и видел его машину, припаркованную на обочине. Но я спешил, иначе бы заглянул к нему.

Я расслышала в его словах легкое порицание. Это теперь больше не наш домик, а единоличная собственность Гернота.

Тут зазвонил мобильник Штеффена, и он стал говорить со своей матерью. Я уже рылась тем временем в сумке в поисках ключа от велосипеда и вскрикнула, уколовшись обо что-то острое. Из пальца текла кровь, я попыталась остановить ее, обернув кровоточащий палец бумажной салфеткой.

Штеффен тут же скомкал свой телефонный разговор и побежал к машине — взять из дорожной аптечки пластырь.

— Как же так случилось? — спросил он, оказав мне первую помощь. — Порез такой глубокий!

Я осторожно раскрыла левой рукой свою сумку и стала выкладывать на столик бистро все свое барахло — за исключением судоку. На самом дне сумки обнаружился японский кухонный нож, который я сегодня конфисковала у Юлиана. Разумеется, мне следовало поставить об этом в известность его вязальную бабушку, чего мне совсем не хотелось, потому что я побаиваюсь этих воинствующих активисток борьбы за мир. Добродушный Юлиан наверняка использует этот нож в самых невинных целях: чистит им фрукты, например.

— Крайнее легкомыслие, — сказал Штеффен, укоризненно качая головой. — Как можно просто так совать в сумку такой острый нож!

Я смущенно кивнула: мой очередной промах; они и так были для меня типичны, а в последнее время еще и участились. Разумеется, нож следовало оставить в секретариате и затем вручить его лицу, ответственному за воспитание Юлиана.

Добравшись до дома, я, усталая, хотела пополнить организм витаминами, но все мои фруктовые запасы уже стали добычей плодовых мушек дрозофил. Пришлось намазать хлеб орехово-шоколадной пастой и, поедая его, решать судоку, который приобретал все более неряшливый вид. Я уже пару раз ошиблась и терла запачканную бумагу ластиком. И тут мне вдруг стало стыдно. Не лучше ли было помыть фруктовую вазу? Никак не могу заставить себя что-то делать. Встреча со Штеффеном выбила меня из колеи и разбередила старые воспоминания.

Наш любимый домик, например. Конечно, он принадлежал никак не мне, а Герноту. Но сколько я вложила в него трудов, да и денег тоже! Слегка покосившийся деревенский домишко благодаря моим усилиям превратился в игрушку, особенно хорош был садик. Мы вывезли со двора бетон и щебенку и засыпали его черноземом. При этом я обнаружила старый фонтан, вызвала мастеров, и его снова привели в исправное состояние. Под конец я посадила низкий кустарник для живой изгороди — и бывший двор превратился в уютный монастырский садик с узкими насыпными дорожками и розовыми клумбами и стал моим родным пристанищем.