Кукольный загробный мир - [9]

— Хан, я попытаюсь мыслить прямолинейно: если Астемида — причина всех твоих треволнений, то с ней и поговори. Авось чего разъяснит.

Ханниол оживился, показалось даже, что его рыжая шевелюра чуть ярче вспыхнула в отблесках свечей.

— Разумно. Вот прямо сейчас пойду и с ней поговорю.

— Иди… — последовало небрежное пожатие плечами.

— Нет, правда! Иду!

Хижина Астемиды ничем особым не отличалась, разве что чуть прогнувшаяся крыша придавала ее жилищу ощущение вечной попытки взлета, оно словно присело для дальнейшего прыжка вверх. Да нет, на самом деле все просто: некоторые бревна подгнили, деформировались, Исмирал уже давно бы напилил новые, если б целыми днями не был занят своей непутевой ракетой… ну, или гениальным изобретением — тут с какой позиции поглядеть. Впрочем, эта хижина, равно как и остальные, простоит еще уйму времени, а легкая кривизна лишь придает ей шарм старины. Окошко с приветливо распахнутыми ставнями еще издали приглашало гостей. Зачем эти ставни? Они все равно никогда не закрывались.

На стук вышла хозяйка и удивленно вскинула брови:

— Чем обрадуешь? — наверняка она рассчитывала увидеть кого-то другого.

Ханниол затушевался, даже для Ингустина подобрать нужные слова оказалось проблемой, а для нее и подавно. Она стояла вся из себя безупречная: с правильными чертами лица, с интрижкой в глазах, а этот вздернутый носик… Ханниол почувствовал, что снова поддается неведомому наваждению, внутри забурлило, и как будто день стал чуточку светлее себя самого. Проклятье, да что же это?!

— Асти…

— Асти, Асти! Если хватит мужества договорить до конца, тогда — Астемида. Будем снова знакомы?

Она издевается? А-а… просто шутит. Почему же так необычно приятен ее голос?

— Мои слова покажутся странными, но ты на меня непонятным образом действуешь! Скажи — как?

— Что?! — Астемида перестала крутить в руках косу и перекинула ее через плечо. — Да я тебя даже не ударила ни разу. Никогда. Ты вообще о чем?

В ее глаза он не мог смотреть даже пары секунд, оказывается, на янтарный цвет ее зрачков у него тоже аллергия, и медленное схождение с ума — симптомы этой аллергии.

— Да если б я сам знал! — Ханниол уже злился, что его личное косноязычие не способно точно отразить передаваемые мысли, да и сами мысли оказались расплывчатыми, словно в голове не вата, а болото с тиной. — Действуешь как-то на меня, и все тут! Мне постоянно хочется о тебе думать!

Астемида мечтательно закатила глаза и прижала палец к нижней губе:

— Ну… вообще-то я красивая.

— Это и так всем известно. Нет-нет, тут что-то другое, что-то ненормальное…

— А может, ты просто заболел?

Ну вот! И она туда же! С каждой репликой Ханниол убеждался, что поддержки, уж тем более — какого-то разъяснения, с ее стороны ждать нечего. Они постояли еще минут пять, посоревновались в изобретении глупых фраз, но Астемида быстро утомилась и уже серьезно, чуть со злобой, спросила:

— Послушай, от меня ты чего конкретно хочешь?

Последовал тяжелый вздох:

— Хочу звезду с неба, — Ханниол махнул рукой и направился в сторону севера.

Слова, пришедшие ему вдогонку, слегка развеселили:

— Ладно. Хоти.

Путь на север лежал через озеро с неизменной зеленовато-синей поверхностью. На ней то там, то здесь возникала легкая волнистая рябь, свидетельствующая о наличии некой подводной жизни. Поисками этой жизни раньше занимался Фалиил, все желающий докопаться до истины — как устроен мир. Он нырял на дно, исследовал его, порой доставал оттуда диковинные вещи (он же, кстати, таким способом добыл большинство ракушек), но его полое тело, как и тела других кукол, не могло долго оставаться под водой и быстро всплывало. Ханниол уделил озеру лишь мимолетный взгляд, скользнувший по сине-зеленой глади. Забавно, но показалось, что этот взгляд буквально коснулся воды и вызвал на ней очередное возмущение ряби, потом с глубины пошли пузыри. Там, на дне, кто-то дышал, что ли?

Жилье алхимика находилось уже у самого леса, дальше стояли деревья-сталагмиты с возмущенно поднятыми ветвями, как бы предупреждая, что дальше идти небезопасно. Алхимик собственноручно трудился над возведением своей хибары и, если в деле исследования всяческих ингредиентов он, не исключено, был профессионалом, то как зодчий… увы, увы. Он даже не потрудился как следует обтесать бревна, со всех боков враждебными для странников рогами торчали сучья, словно говоря: «не подходи близко!» Крыша была завалена досками тяп-ляп, вкривь да вкось, вдоль и поперек, некоторые заостренные их концы агрессивно повторяли за сучьями: «а ну, пошел вон отсюда».

Ханниол бесцеремонно проник внутрь, демонстративно хлопнув дверью, чтобы Гимземин его заметил и не делал вид, что не замечает.

— Как я рад тебя видеть! — с ядом в голосе произнес алхимик, он лишь на мгновение повернул голову и опять склонился над своими колбами. — Вообще-то вежливые гости сначала постучатся. И только после того, как я скажу «убирайтесь прочь», заходят.

Гимземин стряхнул какую-то жидкость с пальцев и окончательно развернулся. Его лицо нельзя было назвать отталкивающим, тем более отвратительным, скорее — комичным. Длинный заостренный подбородок (здесь некое сходство с Ингустином), посаженные близко к переносице маленькие черные глаза, волосы до плеч — тоже черные, но на концах завивающиеся и принимающие экстравагантный малиновый оттенок. Сам их красит, что ли? Весьма заметным элементом его внешности был остроконечный нос, если посмотреть в профиль, то переносица шла чуть ли не параллельно линии подбородка, что и вызывало комичность, как от театральной маски. На лице алхимика еще присутствовал отпечаток антисимметрии: одна его бровь находилась чуть выше другой — и это напоминало мимику постоянного удивления. Бывало, задашь ему какой-нибудь пустяковый вопрос, он как глянет своими перекошенными бровями, а ты себя спрашиваешь: