— Сам не догадываешься? Это процедура тренирует мою память. Или ты думаешь, что я так много знаю только потому, что храню у себя древние свитки?
— Довод весомый, и не поспоришь. Я вот уснуть никак не могу… мысли лезут, лезут, лезут…
— Грядут перемены, Хан, которых не избежать. И даже я не могу предвидеть: к добру или ко злу.
— Ты о чем?
— Хочешь кое-что увидеть? Иди за мной.
Они направились куда-то на восток. Шли долго, спотыкаясь и ворча в темноту. Почерневшая трава так и норовила зацепиться за ноги, а нелепые звуки вокруг, эти осязаемые отзвуки мрака, пытались нагнать на них страхов. Авилекс двигался первым, держа под мышкой разбухшую от усердных записей тетрадь. Вот уже показались деревья-вихри, виляя меж которыми легко было заблудиться, если не ориентироваться по спасительным звездам. Лес, что располагался на окраине Сингулярности, обладал причудливой структурной симметрией. На севере росли деревья-сталагмиты: их ветви, все без исключения, загибались параболами вверх, вызывая ощущения приветственных жестов. На юге, царстве мнимого уныния, располагались деревья-сталактиты — те словно пребывали в вечной печали, их ветви загибались вниз. На востоке и западе росли так называемые деревья-вихри: их ветви походили на закрученные спирали. Причем, на востоке все спирали были закручены по часовой стрелке, а на западе — против. Авилекс долго копался в свитках и старых фолиантах, пытаясь найти объяснение столь экзотичного явления, но, как он утверждает, безрезультатно.
— Мы что, идем к туману абстракций? — спросил Ханниол.
— Несложно догадаться, правда? Если двигаться по прямой линии, рано или поздно…
— Уж не намерен ли ты завести меня в пространство скуки?
— Нет. Пока нет.
Сингулярность, как и любой объект в этом мире, имела свои границы. Со всех сторон ее гигантской окружностью опоясывал туман абстракций. С виду — обыкновенный туман, ничего интригующего, но существует гипотеза, что все сущее когда-то родилось именно оттуда. И бумажные птицы, и проволочные насекомые, и сами куклы. Внутри тумана обитают штрихи — виртуальные существа, время жизни которых длится мгновения, одну или несколько капля-секунд — не более, они возникают и тут же исчезают бесследно. Авилекс неоднократно объяснял, что эти существа обладают очень низкой энергией для того, чтобы реализоваться в настоящие живые создания. Если последнее когда и происходит, то крайне-крайне редко. Выглядеть штрихи могут как угодно, их неоднократно наблюдали. Чаще всего это визуальные абстракции (отсюда, кстати, и название тумана), они также могут являться в виде гигантских пауков или милых пушистых зверюшек, иногда похожи на птиц, даже принимают форму кукол. Они не способны причинить ни добро, ни зло. Напугать — это да, но не более.
Считается, что за туманом абстракций заканчивается Сингулярность и начинается так называемое пространство скуки — область в сотни раз более обширная — она тянется во все стороны до самых непреодолимых скал. А вот что находится за непреодолимыми скалами, кроме четырех свечей, неведомо никому. И вряд ли какой свиток об этом повествует. Даже Авилекс при подобных вопросах лишь многозначно пожимает плечами.
Так что же такое пространство скуки?
Мир, где остановлено само время. Оно там просто не идет. И все четыре циферблата на мраморной экспоненте давным-давно выглядят мертвыми, как нарисованная картинка. Звездочет как-то читал легенду о том, по какой причине произошло это недоразумение — когда-то далеко в древности — но все уже забыли как детали этого повествования, так и саму суть. Ватная память, увы, надежна лишь в одном — в собственной ненадежности. Каждый хотя бы единожды да побывал в пространстве скуки, исключая Риатту, самую трусливую из девчонок. В целом, ничего особенного: там, как и везде, можно двигаться, ходить по траве, смотреть на лес и небо, но по сути делать абсолютно нечего, ибо все процессы, привычные для повседневной жизни, там навсегда остановлены.
На границе леса оба замедлили шаг, наблюдая непривычную картину: туман абстракций издавал слабое, как бы люминесцентное свечение, порой в нем что-то искрилось, доносился слабый треск, какой иногда издают горящие угли. На общую картину ночи это мало влияло: темнота и звезды — союзники и враги одновременно — ничуть не изменились в своем величии. Дул легкий чем-то взволнованный ветерок.
— Видишь? Раньше он был спокоен, — Авилекс нелепо указал рукой на то, что не увидеть было просто невозможно. — Раньше туман так себя не вел, мы бы ночью его просто не заметили.
Ханниол пока искренне не понимал, что именно должно внушать тревогу:
— Это все штрихи… наверное. Просто последнее время они более активны.
Звездочет повернул к нему свое лицо, лишенное красок и эмоций:
— Думаю, причина в другом, все намного хуже. Если мы что-то не изменим, то перемены сами придут за нами.
Последняя фраза звучала слишком уж путано.
— Ты вообще о чем?
* * *
На следующий день Ханниол слонялся сам не свой, поспать довелось часа два, не более, а утром излишний шум и излишний свет только действовали на нервы. Он бродил по поляне, протяжно зевая, но как только увидел Астемиду, зевок точно застрял поперек горла. Платья она меняла чуть ли не ежедневно, сегодня решила одеть одно из своих винтажных, с кручеными замысловатыми узорами по краям. Асти деловито сложила руки на груди и посмотрела на него как-то недоверчиво, чуть нахмурив брови:
