— Я просто уточнил. Уж и уточнить нельзя.
Зрители постепенно разошлись, сцена осталась пуста, шум стих. Стартовая площадка с разбросанными вокруг частями ракеты представляла собой унылое неполноценное зрелище. Пара обломков упало на чьи-то крыши, но претензий к Исмиралу не последовало, все понимали — ему и без того тошно на душе. Он теребил себя за капроновые нити волос, не в силах совершить более отчаянный поступок.
— Столько работы! Столько напрасного труда… — перчатки с элегантными крагами, коими он так гордился, были сброшены на землю и почти растоптаны ногами. — Или все-таки неверная аэродинамическая форма?.. Или асимметрия топливных баков?.. Или…
Разговаривая таким образом вслух со своим альтрэго, конструктор вдруг ухватился за пришедшую внезапно мысль, поморщил нос, пошевелил скулами, словно разжевывая ее. Потом взглотнул… Да, так и есть! Оно! Причина, кажется, найдена! Но вместо ожидаемого облегчения, пришла повторная волна гнева. Вдохновенным пинком он отбросил от себя парашютную ткань на максимально большое расстояние, потом сорвался с места, направляясь в сторону севера.
Мраморная экспонента промелькнула справа, кошастый с изумленно поднятым хвостом — слева. Он несся по поляне, ориентируясь на далеко мерцающее пламя Желтой свечи. Зелень травы назойливо мельтешила в глазах, кто-то пару раз его окликнул, но у того даже не было желания оборачиваться.
Вот покинут монументальный Восемнадцатиугольник. Вот уже обогнуто озеро, вальяжно распластавшее во все стороны свои дремлющие берега. Вот наконец эта проклятая лачуга! Попытка ворваться налету не увенчалась успехом: дверь оказалась запертой изнутри.
— А ну, открывай!
— Не, не открою, — как из глубокой норы донесся приглушенный глас алхимика.
— Гимземин, проклятый враг, открывай немедленно!
— Не, не открою.
Исмирал заколотил по доскам так, что колеблющаяся конструкция хибары чуть не достигла состояния резонанса. Еще немного и разгневанное «бах! бах! бах» повредило б чей-то слух, а дверь вышибло бы куда-нибудь за пределы Сингулярности. Гимземин снизошел наконец к гостю и открыл крючок, лишь чудом еще не слетевший с петли. Первым наружу появился его длинный нос.
— Сходи с ума где-нибудь в другом месте, договорились?
— Ты что мне посоветовал подлить в топливо?! Отвечай! — Исмирал, не дожидаясь любезного приглашения, сам разрешил себе войти и принялся нервно расхаживать туда-сюда. Бесконечные колбы кривлялись помещенными в них растворами, передразнивали падающие лучи света, словно так и просились, чтобы их всех разбили о ближайшую стенку.
Алхимик опустил нижнюю челюсть. Его знаменитый взгляд с перекошенными бровями впервые выражал не бутафорское, а подлинное изумление:
— Я?! Тебе?! Посоветовал?! — несколькими неряшливыми движениями он вытер влажные руки о свой хитон, болотно-грязевой цвет которого стал еще чуточку грязнее. — Да я тебе дал первую попавшуюся на глаза эмульсию, лишь бы ты от меня отвязался! Кто, скажи на милость, целыми неделями клянчил у меня «нечто этакое, придающее энергию воде»? Кто задавал глупые вопросы и мешал работать? Вот я и сунул тебе голубую эльминтацию, лишь бы ты сгинул с глаз моих! И кстати, я не обманул. Она действительно дает воде энергию, повышая ее температуру на целых одиннадцать градусов.
Исмирал присел на ближайший стул, который пару раз недовольно скрипнул и умолк. Уже спокойным и явно подавленным голосом он произнес:
— Она опять разлетелась на части. Еще раньше, чем прежняя.
— А ты на что рассчитывал? Сколько раз я тебе твердил: никогда не долетишь ты ни до каких звезд! — черные зрачки алхимика, казалось, расширились от негодования. Теперь уже он дал волю ответным эмоциям и принялся кричать: — Закон гравитации гласит: всякое тело, подброшенное вверх неизбежно возвращается на землю! Не я его выдумал, мир так устроен! Уж если ты действительно считаешь себя великим конструктором, то отконструируй прежде всего свои мозги, чтобы правильно соображали! Гайки туда какие-нибудь заверни, что ли…
Гимземин подошел к двери посмотреть, не сломаны ли ее петли. Грохот от его деревянных башмаков просто бил Исмиралу по нервам. У него что, нормальной обуви нет?
— Притяжение с высотой ослабевает, это ясно показывают мои приборы. И если…
— Я не могу это слушать!! — алхимик почти рявкнул на незваного гостя. — Мой дворец не потерпит, чтобы здесь произносились всякие ереси!
— Дворец?! — Исмирал, едва сдерживая смех, окинул взглядом полусгнившие бревна хибары.
— Как хочу, так и называю свое жилье! Не твое дело! А теперь прояви вежливость, инверсируй свое тело из этого места!
— Чего-чего?
— Дверь с внешней стороны умудрись как-нибудь закрыть!
Изобретатель молча ушел. Понурый и окончательно раздавленный. А Гимземин, уперев оба кулака в край стола, потряс патлатой головой и подумал: «ну вот, зря накричал, его ведь тоже можно понять». Алхимик не был злодеем по своей природе. Вспыльчивый — это да, никто не спорит. Он порой ненавидел свою излишнюю раздражительность, часто после скандалов и агрессивной словесности его посещало раскаяние. Но он практически никогда ни перед кем не извинялся. Гораздо удобней было придумать себе оправдание, как, впрочем, случилось и сейчас.
