Кукольный театр - [6]

— {Мастер Стромболи} выражает надежду, что вы знаете, кому храните верность. Он также выражает надежду, что сам он этого не знает.

Я подумал о тонких трещинках, которые увидел на щеках Лили, под макияжем, и о щеках Чарити, цветущих, как персиковый цвет.

Затем я взял свою вторую из лучших пар обуви, и прошёл на корабль, и забрался в собственный ящичек.

И рассказ заканчивается; в новом сборнике он занимает чуть меньше пяти страниц. В своём послесловии Вулф говорит, что почерпнул вдохновение частично — из описания Г. К. Честертоном его собственного кукольного театра, а частично — из того, что позднее он сам узнал о «неких вызывающих жалость игрушках, которые есть у взрослых мужчин». Пытаясь разобраться в этом (то есть прийти к такому прочтению, что даёт непротиворечивое объяснение всему, что есть в тексте), я поймал себя на следующих мыслях:

• Последние слова Дзанни всегда казались особенно трудными для понимания. «{Стромболи} выражает надежду, что сам он этого не знает». Отсутствие каких-либо слов после этого последнего «знает» вызывает у меня лёгкое головокружение. Стромболи надеется, что не знает кому он, Стромболи, хранит верность? Или что он не знает человека, кому хранит верность рассказчик? В случае последнего, является ли это отсылкой к Чарити? Или же Стромболи заявляет, будто надеется на то, что рассказчик действительно состоит в отношениях с Чарити, нежели с настоящим человеком?

• Почему вторая из лучших пар обуви? Это отсылка, что навевает (по крайней мере, у меня) на мысли о Шекспире, завещавшего жене свою вторую из лучших кроватей, но я не вижу, какое значение это имеет для рассказа.

• Имена всегда важны в рассказах Вулфа. В данном случае, имя Стромболи явно должно напоминать нам о жестоком скупщике кукол в «Пиноккио» Диснея (1940), в оригинальной книге Коллоди звавшемся иначе. Отсылка усиливается описанием дома Стромболи как построенного «в итало-альпийском стиле». Но Стромболи не выглядит (по крайней мере явно) ни жестоким, ни (как многие другие протагонисты Вулфа) кем-то, оказавшемся в заключении из-за собственных грехов.

• Самая последняя фраза, о рассказчике, забирающемся в «собственный ящичек», может наводить на мысль, что он — марионетка, причём в прямом смысле этого слова, ещё один из автоматонов Стромболи. Но подробная интерпретация кажется мне перебором, даже вкупе с вышеуказанными отсылками к Пиноккио. (Хочет ли рассказчик стать настоящим мальчиком? Не слишком.)

• Возникает проблема внутренней логики. В тексте нам говорят, что оператор должен находиться в пределах видимости куклы, которой он управляет, так же как это демонстрирует Стромболи с Дзанни в последней сцене. В данном случае, однако, если Лили является марионеткой, то как ею управлял Стромболи? Если они сидели в набитой багажом коляске на конной тяге, для Стромболи было бы сложно (хоть и не невозможно) находиться с ними незамеченным.

• Что подразумевает название? Что такое «Кукольный театр»? (Нигде в рассказе не было театра в прямом смысле слова.) Где его проскениум, что он обрамляет? Я думаю, ответ на это таков, что вы должны воспринимать весь рассказ как театр — со Стромболи в качестве режиссёра. В частности, вы можете увидеть, что диалоги и с Лили и с Дзанни спланированы им. В данном контексте разумно сделать вывод, что Стромболи организовал исчезновение второй из лучших пар обуви рассказчика из его комнаты: нечто, не слишком ценное, чтобы переворачивать в его поисках всё вверх дном, но при этом достойное того, чтобы это нечто вернул Дзанни. Последняя фраза романа, в таком случае, означает осознание рассказчиком не своего статуса марионетки в прямом смысле слова, а кого-то, кем Стромболи манипулировал в более общем смысле. И с точки зрения Стромболи кульминацией спектакля является последняя фраза Дзанни, которую я всё больше начинаю считать предупреждением рассказчику об опасностях замены людей марионетками, и, в свою очередь, сильнейшим намёком на то, что Стромболи не так уж доволен кажущейся идиллией своей жизни. В этом случае единственной нерешённой задачей остаётся статус Лили: к какому типу марионеток она относится? Моя гипотеза, в пользу которой я не вижу в тексте доказательств ни за, ни против, такова, что Стромболи может создавать кукол с ограниченным подобием самосознания; но я бы предпочёл найти более явную подсказку в тексте, чтобы понимать, что происходит на самом деле. Это чудесное превосходно подобранное слово кракелюр становится, в конечном счёте, лейтмотивом рассказа, намекая, насколько всё в нём может быть фальшивым.

Есть у кого-нибудь ответы получше? Я понимаю, что избегаю целого ряда вопросов: надёжен ли рассказчик? Надёжна ли, в свою очередь Лили, в заявлениях о Стромболи? Почему рассказчик даёт нам так мало сведений о том, что он сам чувствует? (В этом он чрезвычайно похож на других протагонистов Вулфа.) То, что рассказ объёмом, полагаю, не более 3000 слов способен породить столь массивную экзегезу[9] (и ощущение, что он всё ещё не исчерпан) — всем этим он обязан той плотности информации, которой добивается Вулф в своих лучших рассказах.