Вбегаю в новый, построенный по довольно идиотскому проекту дом — согласно этому проекту, например, третий, боковой, лифт открывается прямиком в мою квартиру. Но эти лифты пока хотя бы действуют. За что уважаю. На больших круглых часах на кухне — ровно час дня. Что-то не то. На телефоне — одиннадцать с четвертью. Где не так? Хватаю сумку, выскакиваю обратно.
Опять телефон.
— Да?
— Скажи, ты сегодня очень занят?
Это еще что за новости? Нет, и телефон, и голос знакомые, но что ей-то сейчас надо?
— Ты не насчет синтезатора? — интересуюсь я.
Собеседница подвисает.
— Ладно, смотри. У меня еще два адреса в двух разных концах Москвы — и я весь твой.
— Я буду ждать здесь, — произносит она и отключается.
Блин, логика. Где «здесь»? А-а, понятно, где. У меня на экране телефона карта и адрес. Прекрасно. Похоже, какое-то кафе.
Большой холл давно построенного, но так и не использованного по назначению торгового центра. Нуждается в отделке, уборке и дизайне, но в принципе можно было бы и приобрести, были бы деньги. Странная группа людей.
Пять человек, одетых в черные костюмы, стоят — руки за спину, ноги на ширине плеч — полукругом. Два человека — в джинсах, куртках и кроссовках — сидят на стульях спинами к полукругу. И еще один… Ба, да это же я. Да, так вот, я расхаживаю перед этими двумя. Я настроен вещать и ораторствовать, спасайся кто может.
— Итак, господа. Давайте проясним. Вы — посредники. Стало быть, вы находитесь где-то между торговцами и потребителями надежды.
— Это не запрещено, — быстро говорит один из них, тот, что в наглухо застегнутой красной куртке.
— Правильно. Строго говоря, противозаконно сейчас поступаем мы, — я обвожу охранников взглядом, — Но я предпочел бы, чтобы это осталось между нами и готов принести вам свои самые искренние извинения. К сожалению, вы оба проигнорировали мое приглашение без объяснения причин, поэтому нам и пришлось… Впрочем, у вас, наверное, есть вопросы?
— Что вам нужно? — спрашивает первый.
— Не торопитесь. Вы ведь тоже употребляете ее, не так ли?
Они переглядываются.
— Отвечать необязательно. Я предлагаю бросить вам это дело. Вы можете и дальше торговать, но сами — ну не надо вам это, — тут я делаю брезгливое лицо, — ни к чему оно вам.
— Это все, чего вы хотите? — прорезается второй, в белой расстегнутой куртке и клетчатой рубашке.
— Да. Разумеется, если вы дадите нам списки курьеров и клиентов — или и тех и других, — это будет совсем хорошо, но, — я поднимаю руки, — только по желанию.
— А если нет? — это опять первый.
— Вы, кажется, не понимаете, что происходит. Решать будете вы. Я предлагаю вам, — тут я похлопываю по плечу второго, обходя их сбоку, — стать свидетелями.
— А сейчас мы кто? — спрашивает первый, а второй просто смотрит на меня снизу вверх.
Я улыбаюсь, встаю позади них, кладу руки на спинки пластиковых стульев и наклоняюсь вперед, оказываясь между ними.
— Сейчас вы, господа, квалифицируетесь в качестве потерпевших. Я попробую вам объяснить, — я выпрямляюсь и обхожу их вокруг, — Смотрите. У нас есть организм, так? Он, этот организм, вырабатывает некую весьма важную субстанцию. А потом он вдруг начинает получать эту субстанцию извне. Что у нас получается? У нас получается избыток этой субстанции и, во избежание передозировки, наш организм перестает эту субстанцию вырабатывать. Так? Так. И что же произойдет с организмом тогда, когда у него эту важную, я бы сказал — жизненно необходимую субстанцию внезапно отнимут?
Оба молчат. Охранники переглядываются.
— В конце концов, господа, эксперимент вы можете поставить сами. И лучше сделать это как можно раньше.
За прошедшие год с небольшим наш суетливый мирок изрядно потерял в темпе, выцвел, да и вообще — поистрепался как-то. Цвета потускнели, а о звуках даже и говорить-то не хочется, чтобы лишний раз не бередить… Но сейчас я слышу каждый свой шаг, я слышу чужие шаги, я слышу голоса людей, шум машин и ветра — как при включенном диктофоне. Мне становится страшно.
Я нахожу строение, выбранное Мариной в качестве места нашей встречи, нахожу выбранный ею столик, за которым она и сидит — но чего-то очень важного я не нахожу.
— Привет, — говорю я и сажусь за столик.
Она молча кивает, пряча лицо. Подпархивает этакая юная свежая официанточка, я заказываю горячий шоколад и лимонный пирог, и она упархивает исполнять. Молчим дальше. Я смотрю в окно, и тут до меня медленно доходит, что эпитеты, которыми я мысленно наградил официантку, неслучайны, причем вдвойне. Она их действительно более чем заслуживает, но вот моя собеседница сейчас ну никак не выглядит ни юной, ни свежей. Это, видимо, связано с погодой… и, скорее всего, с работой…
— Они все забрали, — тихо говорит она, словно отвечая на мои мысли. — Выбрали все подчистую и ушли. Так что работу ты потерял.
— Вон оно что, — пробормотал я и снова уставился в окно.
— Надеюсь, я тебя не очень огорчила, — говорит она.
Если бы в ее голосе было немного жизни, это сошло бы за сарказм, но жизни в нем как в листе бумаги под кварцевой лампой. Я хмыкаю и смотрю на чистое небо уже как-то по-новому. Взглянуть на старое небо по-новому… Я прокручиваю эту фразу в голове несколько раз, и с каждым разом она мне нравится все больше. И я принимаю решение озвучить ее.
