Куда вы денетесь… - [2]

Он оглядывается.

— Короче, не хотите делиться — я поехал. Созвонимся.

И я вышел из всего этого на улицу. Погода портилась.

Я подошел к новому дому, длинному, формой напоминающему поставленную раскрытую книжку. Третий подъезд, пятый этаж, лифт, разумеется, не работает, пробираюсь по захламленной лестнице. Ну и бардак, а ведь жильцы тутошние так каждый день, их, правда, раз-два, и обчелся. Лестничная клетка — большой, перепачканный побелкой холл. Три квартиры. Звоню в центральную. Дверь открывает красивая женщина в домашнем платье. Здрасте-здрасте, получите, распишитесь, до свиданья, всего хорошего. Стараясь не испачкаться побелкой, спускаюсь по той же лестнице.

На улице начинается снег. Как всегда, по расписанию. Крупные редкие снежинки медленно падают вниз и тают на асфальте. Я застегиваю купленный в сэконд-хэнде плащ. Хочется есть. В кармане лежат несколько купонов на десятипроцентную скидку. С другой стороны, у меня еще четыре адреса плюс один тут, совсем рядом. Я не люблю опаздывать, а это эвфемизм словосочетания «поем потом».

Это моя дополнительная работа. Кое-кто — например, тот, к кому я иду — наверняка считает ее основной.

Во дворы. Вон эта дура двенадцатиэтажная торчит, наверное, скоро развалится к чертовой матери, даже ломать не надо будет (а их и не ломают). Настоящие трущобы.

Вхожу в подъезд. Маленького лифта давно нет, большой, надеюсь, работает, иначе кранты. Нажимаю на кнопку. Идет. Пришел, зараза, родимый, без дверей, хрен знает, как он еще ползает. Перешагиваю дыру в полу, аккуратно встаю на толстую фанеру, положенную кем-то на кое-как приколоченные доски, мне на последний этаж, нажимаю соответствующую кнопку, лифт движется душераздирающе медленно, его регулярно встряхивает, он гремит, скрипит и вообще ему нехорошо. Борюсь с желанием выйти к чертовой матери на ближайшем же этаже — смысла все равно нет, по черному ходу тут идти еще страшнее.

Доехал, выхожу в длинный коридор с одной тусклой лампочкой, иду. Дверь, к которой я подхожу, распахивается. На пороге стоит высокий тощий человек в пиджаке и брюках, только что не при галстуке, с маленьким, уже измятым почтовым конвертом в руке и кромешным отчаянием в глазах. Я протягиваю ему другой конверт, побольше, поболее и не мятый. Человек выхватывает его у меня из рук, швыряет мне свой и пытается тут же захлопнуть дверь. Как всегда, я не даю ему это сделать, аккуратно подставив ногу, и пересчитываю купюры. Он тоже мог бы проверить содержимое, но вместо этого он будет буравить меня взглядом, в котором отчаяние уже сменилось ненавистью. Оскорбляемое достоинство. Ему необходим этот ритуал. Им всем необходимы какие-то ритуалы.

Пересчитав деньги, я убираю ногу от двери, и человек тотчас же захлопывает ее, слегка толкая меня в плечо. Щелкает замок. Все — без единого слова.

Я иду к лифту — будем надеяться, что он и обратно довезет. Блин, за него мне вообще-то премия полагается. За лифт, я имею в виду.

Что было в том конверте? Эсперанца, сеньор. Это ведь не запрещено законом, си?

Снег. Еще один адрес — и обед.

Холодно. Кабина движется вниз по спирали вокруг высотного офисного здания. Снег.

— Почему мне всегда так везет? — спрашиваю я у девушки, которая стоит в другом углу кабины, облокотившись о парапет, и смотрит на город.

— Как «так»? — интересуется она не оборачиваясь.

Как будто она не понимает. Одна из наших встреч:

Жилой дом-высотка. В этом доме, чтобы попасть с черного хода в предбанник к лифтам, нужно пройти по балкону. В принципе, мне это даже нравится, но на том этаже, где мы должны пройти, балкона попросту нет. Девушка заявляет мне, чтобы я ее подстраховал, на что я спокойно отвечаю: «Я тебя не удержу». А, и в самом деле, на кой ей меня слушать?

— Ну, вот так, — я обвожу рукой вокруг, — холодно, серо, ты тут, а я вообще высоты боюсь.

Она прыскает и, обернувшись, всматривается в мое лицо.

— Потому что ты ничего не покупаешь, — заявляет она, как и тогда, безапелляционно. — А почему, между прочим? У нас все гадают…

Я ухмыляюсь:

— Меня в прошлой жизни слишком часто обманывали. Не поверишь — надоело, жуть.

— Мы никого не обманываем.

— Ты сама-то пробовала?

— Нет, — слишком поспешно отвечает она и отводит взгляд.

Я вдруг вспоминаю, что она почти вдвое младше меня. Мог бы я быть ее папашей, если бы вовремя подсуетился? Пожалуй.

— Ты очень красивая, — говорю я (она недоверчиво смотрит на меня), — но врать старшим нехорошо.

Играем в молчанку. И только когда кабина останавливается, она вдруг не выдерживает и выдает:

— Без нее никак. Понимаете?

— Нет, — отвечаю я.

Судя по запаху, пару дней назад здесь кто-то скончался. Хотелось бы, чтобы покойного все-таки предали земле. Неподалеку от выхода со станции меня настигает телефонный звонок.

(Приятный женский голос) — Встречаемся завтра в восемь.

(Я) — Это смотря зачем.

(Приятный женский голос) — Я насчет синтезатора… Ой, извините.

Она отключается. Жаль. Бегу домой — первый за год с лишним раз, когда я действительно рискую опоздать. Первый за год с лишним раз, когда исчезло все, к чему уже привык за этот год с лишним — снег, холод, тучи, — исчезли. Я уже успел забыть, как это — не зябнуть. Интересно знать, связаны ли эти два события между собой?