Куда ты скачешь гордый конь… - [12]

Вошел в покои матери настоятельницы, где еле освещая низкий стол мерцал светильник и, сняв с него нагар, так что пламя сразу ярко осветило комнату, сел на лавку. Настоятельница удивленно обернулась к незваному гостю, при свете вспыхнувшего пламени, оказавшись премиленькой дамочкой, и широко раскрыв глаза, вопросительно посмотрела на него. Незнакомец сбросил плащ и снял шляпу.

– Гуляй! – выдохнула она, – Гуляй!! – она, зажав рукой готовый вырваться визг, бросилась к нему.

– Тихо Анна, ты меня еще Дон Гуаном покричи, – он притворно нахмурился, но уже обнимал ее тонкую талию, притягивая к себе.

– Гуляй, Гуляй, – она щупала его, кажется, стараясь убедиться, что он не приведение, – Ты откуда здесь взялся? Ты ж в Нави, как говорят все. А меня туда не пускают из-за тебя! – монашка обиженно надула губки, – Из-за тебя. Того, что вам мужикам прощают, нам никогда. Даже Посвященные. Вот и томлюсь здесь в монастыре. Хорошо здесь в Голландии хоть ведьм не жгут и не топят. Нет у нас охоты на ведьм. Потому и сидим тут тихо. Гуляй. Надо ж Гуляй. Ты откуда взялся, – она прижалась к нему всем телом и уже развязывала шнурки его камзола.

– Тихо, Анна. Будет время. Теперь время будет воз. Угомонись. Не то не только тебя, но и меня сожгут добропорядочные голландцы. Обвинят, что я сатана или демон, что совратил смиренную игуменью и увлек в похоть. Стой! Стой ты!! – он схватил ее за руки, – Собирайся, – закрыл ей рот ладонью, вовремя поняв, что сейчас она криком радости разбудит все это сонное царство, – Тихо. Собирайся. На коне еще ездить не разучилась?

– Нет, – она уже кидала пожитки в узел.

– Выйдешь старым тайным ходом и ступай на постоялый двор, что у портовых складов. Там, на втором этаже в комнате с подковой на двери, найдешь мужское платье и оружие. Переоденься. Хозяин даст тебе коня и укажет троих бандитов. Это мои люди они приведут тебя ко мне. Все. Жду, – солдат обнял ее и поцеловал долгим многообещающим поцелуем, – Чего не спросишь, куда едем?

– С тобой хоть в преисподнюю, хоть на край света, хоть на костер, – горячо зашептала игуменья, – Погоди на пять минут, – она рванула ворот.

– Потом, – остановил ее, – А то и впрямь на костер угодим. На Русь подаемся. Жду. Торопись, – опять нахлобучил шляпу, накинул плащ и выскочил за дверь.

Часа через три от постоялого двора с первыми лучами солнца кони понесли четырех всадников в дорожных плащах. На окраине города их встретил пятый, он щедро расплатился с тремя бандитского вида громилами и дальше поскакали двое. В дальнем порту их ждал небольшой, но крепкий баркас. На таких поморы ходят в дальние плаванья даже по северным морям. Он принял путников, оставив коней на берегу, и ходко побежал по волне на восток. Спустя какое-то время в поморском городке Архангельске, даже не в самом городке, а на стрелке, что выходила далеко в море сошли на берег двое, судя по платьям, иноземцы. Один из них расплатился с корабельщиками. Затем оба нырнули в густую зелень дремучего леса. Там в самой чащобе они нашли избушку старой колдуньи. Старший из них пошептался с ней, и она указала им тропу, которая вывела их к зимовью, похоже, ждавшему их давно, потому как полному припасов и протопленному заранее. Там оба они скинули дорожные плащи и игуменья с визгом, более никого не таясь, бросилась на шею дьяку Гуляю. Она знала его с незапамятных времен, когда он еще звался благородным идальго Доном Гуаном де Тенорио …, а она смиреной монашкой Эльвирой в миру – донной Анной. Тогда она бросила ради него все, отдала ему душу, тело, честь. Не напрасно. Он взял ее с собой и ввел в сонм бессмертных. Правда ее не пустили к Посвященным, но кого там уболтал этот пройдоха, она не знала, и к Жрицам Артемиды ее причислили. Она его теперь ждала вечно, надеясь на такие вот короткие встречи. Монашеского смирения в Анне давно уже не осталось, и на утро Гуляй долго умывался в ледяном ручье, журчащем рядом с избушкой, приходя в себя. Обернулся, на крыльце стояла Анна готовая продолжить начатое вчера. Гуляй возвращался в Явь из Беловодья.

На Москве в доме датского посланника появился новый секретарь Франц Лефорт. Франтоватый и изысканный. Вскорости получивший чин капитана у самого всесильного Голицына и руку сестры жены полковника Патрика Гордона, состоявшего на службе у самого царя Федора Алексеевича.

Лефорт был человеком светским, с хорошими манерами, необыкновенно живой, ловкий, веселый, откровенный, симпатичный. Собою был очень хорош, в обществе умел всех оживить, развеселить, никто не мог лучше его устраивать праздники или пиршества. Никто лучше Лефорта не владел ружьём и топором, из кости и из дерева он с необыкновенным искусством точил тонкие вещи. Он правил рулем и парусом, как самый опытный боец, метко бросал гранаты, наводил оружие. В общем, он обаял всех. Новый любимец общества поселился в Кукуе, в Немецкой слободе, что за Яузой. В походах Голицына в Крым он отличился уже как лихой рубака и прекрасный следопыт, непревзойденный конник и лучший, наверное, на все войско пушкарь и знаток мушкетов, пищалей и единорогов. По возвращению в Москву, герой малороссийских походов попросил отпуск. Надобно, мол, в Женеву до батьки съездить, пояснил он командирам, да родню проведать, как они там без старшего братца. Возражать не стал никто, и покоритель дамских сердец и любимец солдат и офицеров, взнуздав своего боевого коня, направил его в сторону Архангельска, собираясь плыть морем до Амстердама, а оттуда уже конно в Женеву.