Куда пропали снегири? - [24]

Вечером после эфира домой позвонили. Молодой человек. Владимир. Посмотрел передачу, хочет встре­титься. Условились у метро. Андрей Наталью не пус­тил, поехал сам. Вернулся с конвертом, в котором ле­жала тысяча долларов. Незнакомый человек вручил конверт молча. На вопрос, кого благодарить, сказал -Владимира. Вот такие тоже бывают люди. Не только гонящие несчастного ребёнка - распни, распни его, брезгливо морщащие носы, но и такие. Наталья очень просила меня: «Будете писать, скажите спасибо, вдруг прочитает Владимир». Говорю. И низко кланяюсь в пояс.

Но лекарство необходимо Ирочке всю жизнь, по­ка не найдут, наконец, средство от СПИДа. Сегодня есть спонсоры, завтра их нет. Куда пойдёт Наталья потом, как будет добывать эту немалую сумму? Ког­да они с Андреем только взяли Ирочку в семью, На­талья пошла работать, чтобы были деньги, кормить ребёнка вкусно, одевать красиво, лечить правильно, учить индивидуально. Теперь денег катастрофичес­ки не хватает, потому что новое эффективное лекар­ство «Крексиван» категорически не рассчитано на наших малоимущих соотечественников. Но лекар­ство есть, его обязаны давать бесплатно. Это долг медиков. Это их шанс быть прощёнными за непрос­тительную ошибку.

Наталья и верит... и не верит в то, что достучится. Как человек, привыкший рассчитывать только на себя, она и здесь не очень обольщается. Всё прикидывает, что бы ещё продать, где бы подзаработать.

А Ира растёт и хорошеет. Она прекрасно помнит больничную палату, где жила рядышком с такими же, как она, несчастными мальчиками и девочками. Те­перь она осталась одна. Остальные погибли. Она знает, что живёт только благодаря родителям, их на­стоящему по нашей жизни подвигу. Но есть ещё в больнице мальчик, которому они с мамой потихо­нечку откладывают на чёрный день. Мальчик инфици­рован недавно. Наталья пошла в Сбербанк и хотела оформить на ребёнка взнос. Но, оказалось, столько надо справок, объяснений, даже оправданий. А поче­му вы, если вы ему никто? А почему ему, а не другому? Наталья обозвала всех придурками и ушла. Договори­лась с одной медсестрой, теперь у неё в сейфе для мальчика хранится энная сумма.

Когда она девять лет назад оформляла на Иру опе­кунство, Боже, сколько было подозрений и разборок.

- Вы хотите улучшить жилищные условия за счёт ребёнка, у вас же однокомнатная квартира, - сказала, зло сверкая очками, чиновница из департамента.

- Возьмите девочку вы, у вас трёхкомнатная. Дама утёрлась. Мы не любим не похожих на нас.

Мы подозреваем тех, кто ходит по другим тропинкам и читает другие книги, слушает другую музыку. Но больше нелюбви достаётся людям, совершающим пос­тупки. Им обязательно напомнят насчёт крыши, кото­рая поехала, снисходительно улыбнутся чудачеству. А ведь только у людей, совершающих поступки, нор­мальная, здоровая, естественная жизнь. Поступок-то - это нормально. Боль за другого - это здоровье. Жертвенная любовь - любовь истинная.

-   Мне скоро шестнадцать. Знаете, что я сделаю, когда буду получать паспорт? - спросила меня Ира.

Не дожидаясь ответа, сказала:

-   Я поменяю имя, фамилию, отчество.

Да, Ира, Ирина Михайловна Антонова, не знает ро­дивших её папу с мамой. Говорят, они где-то обрета­ются. Бог им судья. Рядом другие. Наталья и Андрей. Их дом - её дом. Она под надёжным крылом, как цып­лёнок под крылом наседки. Ну как назвать Наталью с Андреем приёмными родителями? Кто кого принял, кто кому приёмный, если в прожитой ими вместе жиз­ни столько уже настрадались и нарадовались вместе. Ирочка была ещё маленькая, когда родители, уложив её спать, собирали посылку бастующим шахтёрам. Вдруг шлёпанье босых ног по полу, и Ирочка, сверкая хитрыми глазками, торжественно внесла в кухню припрятанные где-то до поры две банки сгущёнки, лю­бимое её лакомство. И в сумку их, в сумку, бастующим шахтёрам тоже, наверное, хочется сладенького. А когда в дни путча «скандальная » женщина засоби­ралась на баррикады, Ира ходила рядом, плакала и повторяла:

-   Ну возьми, возьми меня с собой. Я в больнице хо­рошо научилась перевязывать. - И шприц в карман Наталье, новенький, одноразовый шприц.

А теперь скажите, разве не похожа дочка на маму? Да вылитая! Потому и быть ей с шестнадцати лет Ин­ной Андреевной Будиной. Понимаю, почему Будиной, понимаю, почему Андреевной, а вот Инной... Хотя, что же тут не понять? Жизнь с чистого листа. Чтобы ничего не напоминало о прошлом.

В юности Наталья писала стихи. Когда она читала их, я сидела притихшая, потому что была в них удиви­тельная, неброская, некричащая правда. Стихи совсем не походили на автора, они будто вырвались от неё, чтобы скорее зажить своей, независимой от Натальи жизнью. Но так не бывает. Стихи - это сам человек, как бы он ни скрывался, за какую бы крутизну ни прятался. Стихи были о пластилиновых человечках, запуганных, тревожных, готовых в любой момент перевоплотиться хоть в барашка, хоть в примитивную, вытянутую кол­баску. «Не будь пластилиновым...» А как трудно им не быть, как трудно держаться собственным хребтом, собственными силами и собственной волей. Им проще, пластилиновым человечкам. А как трудно непластили­новым. Наталья читала стихи, а я удивлялась сво­ему верхоглядству. Порыв к поступку не есть грех. Грех есть боязнь поступка. Не будь пластилиновым... Нет-нет, она не расслабится, она не станет пластилиновым человечком теперь, если уж раньше им не стала. Скоро лето, опять идёт кругом голова, куда вывезти Иру, как организовать так, чтобы там, где они будут с ней летом, был под рукой холодильник с хорошей морозилкой, где она сможет хранить обязательные для Ирочки препа­раты. И, конечно, где взять денег. А если как-то выкру­тится и добудет, как отщипнуть от них и для того маль­чика, что в больнице.