Куда пропали снегири? - [20]

-   Я с вами поеду. Батюшка благословил, дорога неблизкая, мало ли что. Мой муж вас повезёт, только заедем на десять минут домой переодеться.

Собирались они по-военному: быстро, чётко, без разговоров. Вера Фёдоровна и Василий Петрович -муж и жена. Вчера ещё чужие, а сегодня первыми при­шедшие на помощь.

Мы ехали по вечернему притихшему городу. Астра­ханский красавец кремль на секунду предстал перед моими глазами и скрылся. Я покидала город, который не успела полюбить и не успела узнать, даже рассмот­реть не успела. Сердце тревожно ныло - ведь впереди больше тысячи километров, а времени совсем в обрез.

Калмыцкие степи. Мокрый снег лепит не переста­вая. Мы останавливаемся, чтобы сбить наледь с подкрыльников. Ближе к ночи снег утих, но мороз уси­лился, едем по сплошному льду.

- Не волнуйтесь, успеем, дальше дорога будет луч­ше.

Справа вдали огни города. Элиста, столица Калмы­кии. Опять степи. Часто фары выхватывают стреми­тельную тень - лисы, перепуганные нечаянным «жигулёнком», прыгают в придорожную канаву. Од­ну, зазевавшуюся, мы чуть-чуть не придавили. Скрип­нули тормоза — обошлось.

На пару часов сделали передышку. Я вышла в мо­розную ночь пропахшей травами калмыцкой степи. Ветер гулял по бескрайним просторам, прибивая к земле высокий сушняк. Звёзды. Они будто опроки­дывались на наш автомобиль, будто хотели попугать своим нездешним, неземным присутствием. Опять подступили к горлу слёзы. Может быть, папина душа в этот ночной час напомнила о себе, просила молитв?

Я стала молиться, стоя на холодном степном ветру под звёздами, и, как всегда бывает после молитвы, от­пустило, стало легче.

А ещё подумалось: как самонадеянны мы и как ма­ловерны. Всё рассчитала: вернусь из командировки, отпишусь, поеду к отцу на традиционную встречу в конце ноября. Я всегда выбиралась к нему в конце ноября, перед Рождественским постом. Даже позво­нила перед командировкой, сказала: «Жди!» А Гос­подь по-другому рассудил. Господь в который раз вразумил: не надо надеяться на человеческие календа­ри и мерки. Есть другие календари и другие мерки. И вот начало ноября, и до традиционной встречи ещё почти месяц, а вместо неё скоро другая, в которой я увижу отца, а он меня нет... Кто бы сказал мне, что бу­дут в моей жизни эти звёзды, что буду стоять на ноч­ном сквозняке и молиться, и плакать...

По Ставрополью ехали проворнее. Вера Фёдоровна заботливо подтыкала мне под бока плед, Василий Петрович изредка останавливался и вглядывался в до­рожную карту. Утром мы остановились перекусить в маленьком кафе у дороги. Бойкий черноглазый па­ренёк ловко смёл снег с пластикового столика, принёс табуретки.

- Шашлык, хотите шашлык?

А мы достали собранный нам на приходе «тормозок». Попросили горячего чая. Паренёк, желая уго­дить, врубил музыку. Она гремела над безлюдным шоссе вызывающе, утверждая, несмотря ни на что, земную жизнь со всеми её достоинствами и недостат­ками. Здесь, в придорожном кафе без названия, с не­знакомыми людьми, посланными мне Господом в по­мощь и утешение, мы помянули раба Божиего ново­преставленного Евгения.

В Ростов въехали днём. Поплутали по его шумным улицам, выбрались на Таганрогское шоссе. Остава­лось совсем немного...

Теперь, когда наше путешествие позади, понимаю, как деликатны и предупредительны были мои друзья. Они не терзали душу соболезнованиями, не пытались отвлечь меня разговорами от грустных мыслей. Мы иногда переговаривались о чём-то незначительном, но больше молчали. Каждый думал о своём. Немного гово­рили об отце Валерии, о том, что возрождение Казан­ского храма его большая заслуга. А мне всё думалось о прихожанах. Большая, дружная семья. Живут одними радостями, одними заботами. Создать такой приход ни­чуть не легче, чем возродить из руин храм. Настоящая христианская любовь к ближнему, не пример ли её - ис­тория со мной, человеком для прихода чужим, незнако­мым, случайным? Ведь дела свои были, проблемы нере­шённые. Всё оставили, отправились в опасный путь ради самой непонятной из всех существующих корысти - по­мочь человеку, попавшему в беду. Вера Фёдоровна сиде­ла, закутавшись в плед, читала. Что? Оказывается, Псалтырь за моего отца.

Ровно через сутки мы подъехали к знакомому подъезду отцовского дома.

- Держитесь, - Василий Петрович крепко жмёт мне руку.

-   Помоги вам, Господи, - обнимает Вера Фёдоров­на.

А я... Даже поблагодарить не успела по-человечес­ки. Боюсь, что и сейчас тоже не смогу найти подходя­щие к случаю слова. Привычные «спасибо, благода­рю» говорить не хочется, потому что есть в этих словах некий налёт дежурной вежливости. А особые слова, где их найти? Только пусть знают: в душе моей есть отныне уголок, где живёт тёплое и удивительное чувство особого христианского родства. Оно есть, это родство, оно не в генах, не в метриках, не в схожести глаз и профилей. Оно в чём-то другом, что больше, прочнее и - основательней. Люди, которые своими поступками напоминают об этом родстве, уже угоди­ли Богу.

Подарки отца всегда были для меня в радость. Ухо­дя в другой мир, он остался верен себе и подарил мне знакомство с людьми, которых сам не знал, но кото­рых, может быть, вымолил в первые часы своего предстояния - там. Чудны дела Твои, Господи! При­хожане Казанского храма, разделив со мной скорбь, тут же одарили радостью. Она в том, что мы не одино­ки, что мы очень многое можем по законам нашего на­дёжного христианского родства. Помню, как владыка Иона говорил в праздничной речи на Казанскую: