Кубок Нерона - [44]

— Орел сел[52],—тихо сказала она.—Доброй ночи, милый.

Она положила трубку, подошла к окну, отодвинула штору. Долго смотрела в темноту над озером. Потом зябко повела плечами и вернулась в постель.

ГЛАВА XV

Я медленно шел узкой тропинкой через лес. Солнце лишь кое–где проникало сквозь густую листву, золотыми пятнами ложилось на землю. Кругом густая растительность, точно зеленая стена. Вдруг что–то шевельнулось впереди, всего в нескольких шагах от меня,— это ожила сухая ветка, превратилась в свитую клубком змею, и вот змея подняла голову. Раздвоенный язычок то высовывался из пасти, то снова исчезал. Шипя, она поползла ко мне. Я оцепенел, не в силах сдвинуться с места. Парализованный холодным взглядом недвижных глаз. И тут она сделала выпад. Я вскрикнул, но не издал ни звука.

Я разом сел на постели. Комната была залита светом. Пахло духами, и я вспомнил — Джейн.

Я огляделся, но я был один. На ее подушке лежала записка — несколько слов на гостиничном бланке.

«Доброе утро, милый! Надеюсь, ты хорошо спал. Как и я. Пойду посмотрю, нельзя ли как–нибудь уладить дело с лыжами и багажом. Один чемодан по–прежнему невесть где. Предлагаю тебе вернуться в собственный номер, чтобы мне не платить за двоих и не загубить свою репутацию. Первое хуже, чем второе. Дождись меня, а если уйдешь, оставь весточку у администратора. Крепко обнимаю. Love. Джейн».

Я дважды перечитал записку. Улыбнулся, глядя на ее решительный округлый почерк — так и брызжет энергией. Но улыбка тотчас погасла. Я вспомнил о другом письмеце, полученном совсем недавно. О записке, которую мне написала Астрид, перед тем как исчезнуть.

Я не спеша оделся. Черкнул несколько слов, положил листок на ночной столик, а потом пошел к себе. Долго–долго стоял под душем, заказал завтрак и поел, устроившись за маленьким столиком возле балкона. Небо было ясное, солнце сверкало в альпийских снегах на том берегу озера. Там далеко высилась величественная громада Монблана. Домой я не торопился, вполне можно побыть здесь денек–другой, покататься с Джейн на лыжах. Скорей всего, я переломаю себе руки–ноги, но разве это главное?!

При мысли о Джейн я улыбнулся. Длинные красивые волосы, которые легонько щекотали мою грудь и лицо, когда она ночью склонилась надо мной. Большие, серьезные глаза. Хотя в самой глубине души у меня еще гнездились представления, заложенные в детстве, в старом пасторском доме в Вибю, где мой папа–священник старался привить все менее и менее внимательным ребятишкам христианские добродетели. Иначе бы я, наверно, не видел во сне змей, которые охотятся за мною в густых темных лесах. Фрейд много чего извлек бы отсюда. Грех, искушение. Женщина и змей.

Одно меня злило — что я так промахнулся насчет женевского банка, что интуиция так меня подвела. Я отломил кусочек свежего поджаристого рогалика, намазал маслом и джемом, запил холодным, только что приготовленным апельсиновым соком. South Pacific Bank — именно так назвала его Астрид на пленке. В эпизоде с дорожными чеками, а потом добавила: дескать, лучше бы она отправилась на какой–нибудь остров в Тихом океане. Потому я и запомнил название банка. Ведь если пленка содержала некую зашифрованную информацию, то наверняка нужно было искать ее среди разговорных фрагментов, а не в песнях. И единственное, что мало–мальски заставляло призадуматься, была ссылка на некий банк в Женеве. Однако я, видимо, ошибся. Ладно, проверю последний раз для очистки совести, чтобы уж до конца исчерпать все возможности.

Я достал из–под кровати чемодан и вытащил оттуда старый школьный словарь. В Женеву я его прихватил на всякий случай. С французским у меня скверно, да и раньше, в школе, я был в нем слабоват. Так что проверить надо — хорош я буду, если упущу разгадку, оплошав во французском.

Старая, растрепанная книжка в красном переплете — словарь Теклы Хаммар. Сколько раз в трудную минуту он был моим товарищем. Вечерами накануне письменных контрольных. За нудной зубрежкой уроков и на письменных работах в зале гимназии в Эребру. Хотя больше всего пользы он принес этим солнечным утром в Женеве. Потому что, открыв словарь, я обнаружил, что тихоокеанские острова по–французски называются Океанией. Я уже встречал это название, но не задумывался над ним, поскольку оно казалось мне неподходящим. Но ведь расчет наверняка и был на то, чтобы человек, случайно прослушавший пленку, не догадался сразу, о чем речь.

Все верно. На сей раз память меня не подвела. Вот он — в длинном перечне под рубрикой «Banques et caisses d’epargne»[53]. Между «Banque Occidental pour rindustrie et le Commerce» и «Banque Orca SA». Мой банк. «Banque l’Oceanie», а рядом аккуратно указаны адрес и номер телефона. Вдобавок это недалеко от гостиницы. Через мост и наискосок направо, судя по туристской карте в папке на письменном столе.

Правда, в холодных солнечных лучах на мосту мой триумф померк. С чем я туда явлюсь? С наклейкой от античного кубка и удачной догадкой? Спору нет, тихоокеанские острова называются «l’Oceanie» — «Океания», и банк такой в Женеве есть, но ведь это отнюдь не гарантия, что именно там лежат сокровища свергнутого диктатора. Однако выбирать не приходится. Так или иначе я должен пойти туда и попытать счастья, рискнуть, а потом уж можно и обратно в Стокгольм.