Кубок Нерона - [43]

Немногим позже мы сидели в ресторане гостиницы «Интерконтиненталь». Я вообще–то думал поужинать в каком–нибудь заведении, где местного колорита побольше, чем в роскошном международном отеле, но Джейн очень хвалила здешнюю кухню. Она расспрашивала нью–йоркских друзей, и все они в один голос рекомендовали именно этот ресторан.

И, когда мы расположились в креслах в уютном зале, обшитом деревянными панелями и устланном мягкими коврами, я не пожалел, что согласился. Мне подали мартини, холодный, в запотевшем бокале. Джейн предпочла взять «Скрудрайвер» — водку с апельсиновым соком.

— Витаминов больше,— сказала она, подняв бокал.

— Мартини предупреждает цингу.

— Цингу? — Она удивленно воззрилась на меня.

— Именно так. Это одно из величайших открытий в истории медицины. Если б в дальних парусных плаваниях у моряков был мартини, цинга бы разом прекратилась.

— Я что–то не пойму. Спиртное вроде не лечит болезни?

— Спиртное–то не лечит, а витамин С лечит. Поэтому я и беру мартини с лимонной корочкой.— И я показал на тоненькую светло–желтую полоску лимонной корки, которая плавала в бокале, словно опавший листок в чистом водоеме.

— Фантазер, — засмеялась она, но тотчас же опять посерьезнела.— Я так радовалась. А теперь буду сидеть в гостинице одна–одинешенька, вместо того чтобы кататься на лыжах.

— Вам что–то мешает кататься одной?

— Да нет, я, конечно, покатаюсь, только это совсем не весело. Может, составите мне компанию на денек, когда закончите свои дела? Кстати, что вы делаете в Женеве? Антиквариат покупаете?

— Если бы. Нет, здесь это чересчур дорого. В Лондоне и то лучше. На сей раз у меня другие задачи.

— Понятно,— кивнула она, отпила глоток из широкого бокала.— Но и проветриться вам не помешает. Вредно все время торчать в четырех стенах. Цингу заработаете. Ваше здоровье.

Мы сделали заказ, и повар–ирландец нас не разочаровал. Сперва свежий салат. Затем перепела. Три жирненькие птички, похожие на миниатюрных каплунов. Сыры на выбор. А на десерт мы взяли фрукты. И для полного удовольствия — бутылочка «Сент–Эмильона». Дороговато, пожалуй, но ведь живем один раз, подумал я. И никто не ведает, сколько нам отпущено.

Не знаю, то ли из–за мартини, то ли из–за вина, но вечер становился все более приятным. Я долго смотрел в большие глаза Джейн. Порой, когда она оживлялась, ее длинные пальцы легонько скользили по моей руке. Мы разговаривали, смеялись. У нее оказался неистощимый запас анекдотов, причем отнюдь не все они годились для конфирмантов. Источником их была адвокатская контора в Буффало, где, по–видимому, царила грубоватая, но сердечная атмосфера.

— Я решился,— сказал я между бри и козьим сыром.

— Решились? На что?

— Поймать вас на слове.

— Интересно,— улыбнулась она.— Рассказывайте.

— Начну кататься на лыжах. Но при одном условии.

— При каком же?

— Учить меня будете вы.

— Ну и прекрасно! — Ее. пальцы уже не просто коснулись моей руки. Она накрыла мою руку ладонью, перегнулась над столом и тихо сказала: — Всему научу. И между прочим, я очень–очень хорошая учительница.

На обратном пути мы молча сидели в такси, прижавшись друг к другу. Джейн подняла руку, медленно провела пальцем по моим губам.

— Хочу танцевать,—вдруг сказала она.—Я молодая, красивая, я хочу танцевать.

— Может, ограничимся лыжами? Я–то не молодой и не красивый.

— А вот и нет,— тихо сказала она и легонько поцеловала меня в ухо.— Молодость не имеет отношения к возрасту, это — расположение духа.

— Если так, то ты права. Я намного моложе тебя. Но куда мы пойдем?

Она быстро заговорила с шофером, получила ответ, приняла решение.

— В «Нога–Хилтоне», неподалеку от нашей гостиницы, хорошая дискотека. Он нас туда отвезет, а домой мы вернемся пешком, по набережной.

— Ты здорово говоришь по–французски.

— Моя мама — канадская француженка, ведь Буффало расположен на границе с Канадой. Одна половина города американская, а вторая — канадская.

— Ну что ж. Приказывай.

Из дискотеки мы ушли около трех часов ночи, распрощались с шумной, оглушительной музыкой, толчеей, дымом и вышли на безмолвную улицу. Ночной ветер освежал, точно стакан чистой холодной воды. Черные волны озера плескались о длинные каменные причалы, возле которых ждали лучших времен зачехленные на зиму лодки. Изредка тревожно вскрикивала какая–то птица, наверно разбуженная чайка. Мы медленно зашагали по набережной. Из темноты доносились резкие сухие удары — это хлестал такелаж по стальным мачтам зачаленных яхт.

— Ты мне нравишься, Юхан,— тихо сказала она, когда мы уже подходили к гостинице, и долго смотрела на меня большими серыми глазами.

— И ты мне тоже.

Я наклонился, поцеловал ее, бережно и осторожно. Она взяла мое лицо в ладони и вернула мне поцелуй. Жадно, со страстью.

Потом, у нее в номере, когда я лежал, прижавшись щекой к ее груди, а ее пальцы перебирали мои волосы, бережно, ласково, я чувствовал себя словно волна, уткнувшаяся в берег. Вот я наконец и дома. Шум и хаос опасного, пугающего мира остались позади. Злые силы уже меня не достанут. Так я и уснул, тихо и спокойно, как младенец.

Джейн Фрайден осторожно соскользнула с кровати, подложила подушку под голову Юхана Хумана. Потом взяла сигарету из пачки на ночном столике и, глядя на спящего в широкой постели мужчину, неторопливо выпустила носом дым. Потянулась к телефону, набрала номер.