Кублерос - [50]

Лошадь стояла, и что-то сосредоточенно копала в бархане перед собой. В руках всадника была бумага, которую тот читал, нахмурив брови.

– Мы едем назад.

– Почему??

– О тебе вновь забыли. Прости.

Скомканная бумага полетела в пески. Пришпорив животное, всадник заставил его развернуться. Потом пустил его галопом.

Она даже не пыталась вырваться. Только слезы двумя бесконечными ручейками все текли и текли из ее глаз, не находя сосуда, который бы мог их собрать.

– Перестань.

Она не ответила.

– Перестань, говорю. – было сказано чуть тверже. Она всхлипнула и перестала. Только засопела – обиженно и разочарованно.

Через некоторое время на горизонте показались какие-то строения. Всадник притормозил.

– Мы почти приехали. – голос у всадника был странный. Казалось, он на что-то решается.

– И что теперь?

– А теперь мы поедем. – Голос приобрел уверенность – Но не туда.

– А куда? В еще одну яму?

Всадник не ответил, только еле заметно покачал головой. Она тоже промолчала. Но на душе стало легче – что угодно, только не яма. Только не яма.

7.

Два дня пути позади. Все это время всадник не останавливался, только изредка оглядывался и тревожно осматривал горизонт.

К вечеру второго дня в воздухе повеяло солью, а пустыня вокруг стала оживать. Поначалу показались зеленые кусты, все чаще стали попадаться пальмы с кокосами, бананами, или финиками. Лошадь стала проезжать густые дикие заросли растений. Показались деревянные и соломенные жилища людей. Сами люди, чьи лица были загорелы и темны, реагировали на их лошадь по разному – кто-то равнодушно провожал глазами, кто-то показывал пальцами, а некоторые и вовсе не обращали на них никакого внимания.

Вскоре на горизонте показалась светлая полоса, которая стала все увеличиваться, а потом стала морем. Подъехав к самой границе между сушей и шумящей волной, всадник аккуратно ссадил ее на песок.

– Там. – указал он по правую сторону берега – Есть деревенька, спокойным шагом около получаса. В ней тебя примут. Иди.

И мягко подтолкнул ее.

Она сделала шаг, другой. Песок увязал под голыми ступнями, оставляя на себе ее следы. К ногам подкатила приятная прохладная волна.

– Зачем ты сделал это? Почему не отвез в яму?

– Яма для тех, о ком забыли. – ответил он и пришпорил коня. Уже отъезжая, через плечо, весело крикнул. – Но ведь я то помню!

8. Маленькая сказка про тебя и землю

Однажды враз растаяли все ледники до единого и поднялась огромная волна, которая пошла, снося всё на своём пути. Совсем скоро она оказалась и у твоей двери, грозя разрушить твой дом, подчистую вымести твой Город, оставив за собой – пустошь и болота.

Но ты выходишь, не таясь, и в порыве дружеского восторга распахиваешь объятия ей навстречу!

Распахиваешь с такой силой, что левая рука улетает далеко за горизонт, что от тебя по левое плечо.

Распахиваешь с такой силой, что правая рука улетает далеко за горизонт, что от тебя по правое плечо.

Распахиваешь с такой силой, что руки летят прочь, облетают Землю и встречаются на другой стороне – прямо под твоими ногами! Там, далеко внизу!

И ты сцепляешь руки, а после – обнимаешь Землю и крепко прижимаешь её к своей груди.

Прижимаешь так крепко, что Планета понимает: твоё сердце горячо настолько, что не затушить его сотней цунами, да и не надо его тушить.

И останавливается цунами, и вмиг рассыпается мириадами мелких капель, которые ветер тут же уносит прочь!

Конец.

P.S. Но кто вернёт тебе твои руки?

9. Жизнь

– Артем, либо ты даешь мне косяк, либо ты муда-а-ак. – пропел Сеня, не в силах поднять даже руку.

– Я уже понял, что ты вконец мозги скурил, можешь не продолжать, – парировал Артем, крутя какую-то странную металлическую штуку, которая очень кстати валялась на журнальном столике.

На полу вообще много чего валялось. Из более крупных вещей, в пропахшей странными для постороннего едко-сладковатыми запахами квартире стоял журнальный столик, тумбочка, шкаф и тахта – на нем как раз лежал, распластавшись лицом вниз, Сеня. По нему было видно, что будь его воля – он бы просочился сейчас сквозь эту тахту, сполз слизкой податливой лужицей на пол, протек бы сквозь щели половиц, и так и тек сквозь сухую почву Петербурга прямиком к центру Земли. Лишь бы не лежать так без движения и надежды, одним только этим фактом вгоняя себя в тоску.

Артем же, напротив, стоял, подпирая дверцу шкафа, и всем своим видом выражая раздумье.

– С деньгами надо что-то решать, а ты у меня курево стреляешь. – с досадой проговорил он. – А мы на мели. И косяк последний. Последний!

– Арт… – в голосе звучало отчаяние. – Но ты ведь умный. Ты опять что-нибудь придумаешь. А я помираю, Арт!

– Есть у меня один вариант, но тут надо почву подготовить. – не то Сене, не то самому себе, проговорил Артем. – Это жизнь, здесь такие дела сразу не делаются…

В доме вдруг раздался звук шагов, отозвавшийся скрипом многочисленных сухих половиц. Артем развернулся и быстро оценил обстановку: комната с одним входом, бежать некуда, шаги раздаются уже от двери. В окно?

Сеня же попытался встать и не смог – ленивая слабость по всему телу была гораздо сильнее.

Пальцы уже достали из нагрудного кармана косяк, чтобы спрятать его, выкинуть, съесть в конце концов! Но, прежде чем Артем успел что-либо сделать, дверь в комнату издала резкий скрип и отворилась. На пороге показался стройный силуэт в джинсовом костюме, с рыжей копной пушистых волос и огоньками в уголках зеленых девичьих глаз.