Кто здесь хозяин? - [110]

Двадцать минут воспоминаний промелькнули как одно-единственное мгновение. Не сумев улучить ни минуты, чтобы поблагодарить погруженного в интеллектуальный труд предместкома, Лоладзе подтолкнул козочку к выходу, и когда ведущий программу объявил о чуде текущего века, коллеги стояли, можно сказать, у самого края трамплина. Лауреат седьмого фестиваля циркового искусства огляделся. Избыток заинтересованных лиц показался ему дурным знаком, и он облился холодным потом. Рядом с Клавдией Летодиани стоял член худсовета, которого только намедни публично обругала акробатка Элла Хмельницкая за то, что он, мол, обижает ее, невероятно порядочную женщину, и делает гнусные предложения. В углу с пожарным инвентарем жался взволнованный клоун Адамиа, одобрительно улыбался ему и подмигивал. «Пошли, Пепе…» — пробормотал Лоладзе, легонько похлопал по спине козочку и под грохот оркестра влетел на арену с лицом счастливейшего из смертных.

Коза пробежала круг резвей, чем обычно, с узкой дощечки легко вспрыгнула на скамейку, но когда дрессировщик в щегольском черном фраке повернулся с алюминиевым обручем в пальцах, животного не оказалось на месте. К глазам Лоладзе подступили слезы. Он дал знак оркестру начать еще раз, вернул козу на арену, кое-как собрал в тугой комок нервы и попытался повторить номер. Все было тщетно. Коза не только не прыгнула в обруч, но даже не приблизилась к скамейке. Она обежала арену, не обращая ни малейшего внимания на дрессировщика, и рванула к выходу.

Лауреат фестиваля не помнил, как добрался до своей гримерной. Он сорвал с себя и отбросил щегольской фрак, торопливо вытер ватой, смоченной в вазелине, лицо и, убитый, прошел вестибюлем, тесным от разномастного циркового люда. Никто не проронил ни звука. Режиссер-инспектор Клавдия Летодиани носом к носу столкнулась с ним у двери, но тактично отвернулась, будто бы не заметив.

По вторникам, если не сверхнеобычное дело, все цирки страны отдыхают. Артисты устремляются за город и копаются там на своих огородных участках, главный режиссер и председатель месткома присутствуют на собраниях актива, а дрессированные животные дремлют в своих более или менее комфортабельных клетках, положив головы на передние лапы.

Евгений Лоладзе не имел садового участка, но если даже и имел бы, все равно в этот вторник туда не поехал бы, потому что по милости козочки пребывал в достаточно щекотливом положении. Он терялся в догадках, что сулит судьба его налаженной, как хорошие часики, жизни, лишился покоя и не рассказывал жене о случившемся, потому что вопли ужаса и битье по щекам не входят в комплекс приемов дрессировки животных.

Увидев Евгения решительно направлявшимся к двери, жена даже не осведомилась, куда он собрался. Она была твердо уверена — не по серьезной причине супруг ее в выходной никуда стоп не направит.

Сторожем цирка в те дни подвизался отставной водитель циркового автобуса. Лоладзе, естественно, был с ним на короткой, вопреки чему тем не менее получил решительный отказ в допуске. Ни разу во всей предшествующей жизни слово «выходяга» не звучало для лауреата столь неприятно и чуждо.

Способ проникнуть в помещение тем не менее был отыскан. Дрессировщик знал, что сторож не враг бутылке, особенно с тех пор, как выпустил из рук баранку автомобиля. В последние годы он энергично наверстывал все, что было упущено в прежние. Пол-литра в сочетании с его глоткой могли вывести из клетки не только молоденькую козу, но и старого тигра.

Крутанув при виде бутылки похожий на веник ус, сторож кинул Лоладзе связку ключей, задушевно попросив не отпирать клеток диких.

Репетиционный зал оказался уже абонированным. Проникшие в него за ту же плату мальчишки бойко гоняли в мини-футбол. Пришлось отпирать дверь на арену, и хоть не удалось включить электричество — пожарник по выходным во избежание опасности уносил домой автопредохранители, — но лучей, проникавших в боковое оконце, оказалось достаточным, чтоб коза и Лоладзе различали друг друга.

На предложение принести реквизит сторож поморщился, но был вынужден, ощутив под рукой прохладу стекла, сбегать и приволочь даже ненужную стремянку Левицкого.

Лоладзе и козочка не покидали арены вплоть до полных потемок. Репетиция шла на высочайшем уровне. Коза, даже не вспоминая о сахаре, становилась на задние ножки, обегала кругом арену, играючи взбегала по деревянному насту, легко держалась на скамейке и, как серна, пролетала сквозь алюминиевый обруч. Она устала до того, что свесила язычок и уже не могла сдерживать подступавшей слюны. Но Лоладзе был неумолим и настойчив. С манежа они ушли, когда цирк обнимала глубокая ночь.

Страж безмятежно храпел на скамье, укрывшись тулупом. Лауреат подавил в душе чувство зависти и бесшумно затворил за собою ворота.

От усталости он едва волочил ноги, но на лице его играла улыбка. Коза была восхитительна, надежда на завтрашний успех учетверялась.

…Наездники с гиканьем понеслись по манежу. Миргулин и Адамиа провели номер с ложками с необыкновенным подъемом. У выхода Миргулин — на сей раз не абсолютно трезвый — нарушил обычный порядок ободрения, хлопнул лауреата по загривку, а козочку поцеловал прямо в губы. Ведущий возвестил о чуде подряд два раза, и пара выступила на арену величавым шагом.