Кто здесь хозяин? - [105]

И ни из-за чего я не убиваюсь. Запоздает — я спокойна, придет пораньше — с ума от радости не схожу. Пусть что хочет, то и делает, лишь бы я ничего не видела и не слышала. Да он и сам не охотник до женщин. Хороший семьянин, даже чересчур. За все время нашего супружества я ни разу его пьяным не видела. Знаешь небось, есть такие мужья — ползарплаты тратят на выпивку, а семья живет впроголодь. А мой всю получку до копейки приносит домой. Принесет, положит на стол. Если ему что понадобится, — зачем ему от товарищей отрываться, — скажет мне, я ему дам, а как же? Сам ведь заработал.

Вот так и живу, моя милочка. Я тебе все это к тому рассказываю, что не время нынче для любовных переживаний. Ни один из них не стоит того, чтобы из-за него глаза себе выплакивать. Надо слегка остудить сердечко, иначе исстрадаешься. Чего ты боишься? Дети у тебя прекрасные, смотри за ними и ни о чем другом не думай. Таких интрижек у твоего мужа еще немало будет.

Как я была права, что не вышла за Вахтанга! Он еще мальчишкой был, а женщины вокруг него как мухи вились. Муж-красавец? Боже упаси! Он мне всю жизнь отравил, уж я-то знаю. Я ему брюки, сорочку отутюжу, он в них потащится к другой, а вечером я снова принимайся за стирку-глажку. Нет уж, спасибо, такой любви мне тоже не надо. Дай бог здоровья моему мужу, вот за кого я спокойна; уверена, если треснуть его дубиной по голове, он-то мне сдачи не даст, семье не изменит, черное от белого, спасибо, отличать умеет, в карты играть не начнет и любовницы его мне семью не развалят.

Не прошло и года после этого разговора, как в семье Нароушвили случилось страшное несчастье. Нуну Багатурия удавилась.

Она даже письма не оставила, — так по крайней мере уверяли близкие, — а в предыдущие дни у нее не только не было никаких неприятностей, которые толкнули бы ее к самоубийству, но не было вообще ни малейшего повода для волнений.

Таким образом, причины самоубийства Нуну остались народу неизвестны.

Впрочем, даже если бы она оставила письмо, оно не могло быть единственным и наиболее достоверным источником для установления причин, побудивших Нуну покинуть этот мир.

Люди порою даже в своих последних словах бывают неискренними.

Перевод А. Златкина

Брюки

Портной Капитон Таварткиладзе сидел у стола и шил брюки. Время от времени он подносил работу ко рту и зубами перегрызал нитку. Подобный метод в швейном искусстве не особенно рекомендован, но Капитон Таварткиладзе привык к нему и, поскольку не терпел от него никакого ущерба, не прикладывал особых усилий, чтобы отвыкнуть.

Ателье номер три, изготовлявшее упомянутые брюки, помещалось в самом начале улицы Доборджгинидзе, на ее пересеченье с Михайловской. Помещалось недавно, отчего и не могло похвалиться обильем заказчиков. Его заведующий, человек с живым и оригинальным умом, прикладывал все усилия для привлечения к ателье внимания граждан. К пункту индпошива он полулегально приобщил цех широких поясов и ремней и уже подумывал о серийном выпуске японских зонтиков.

Капитон Таварткиладзе овладевал сложным делом пошива брюк не в европейских столицах. Он обучился ему в тихом и уютном городке Броцеула. По окончании ремесленного училища уклонился от распределения и три скучных года прогулял в ожидании организации индобслуживания на родимой почве. О предполагающемся ателье узнал стороной, а узнав, пригрозил завотделом по быту самоубийством, не питая иллюзий, что без сей меры предосторожности кто-нибудь его позовет и назначит.

Час обеда кончался, и мастера друг за дружкой занимали свои места за огромным, освещенным девятью прожекторами рабочим столом. По стенам рядом с портретами знаменитых людей и оптимистическими графиками выполнения плана висели полуготовые изделия — пиджаки без рукавов и схваченные на живую нитку брюки. В конце стола, у окон, поочередно зевали два мальчишки-ученика.

Заскрипев, отворилась дверь, и к Капитону Таварткиладзе напористо и целеустремленно двинулся высокий малый с большими оттопыренными ушами. Его прическа выдавала следы долгих усилий, без каковых его стриженые красно-рыжие волосы могли и не вздыматься столь щегольским высоким нимбом. Обладатель оптимистической прически тем не менее был в дурном расположении духа. Он подлетел к Капитону и без обиняков справился:

— Ну как?

— Что как? — лениво поднял голову от отрываемой нитки портной.

— Брюки!

— Вам когда говорили явиться?

— Вчера!

— Голубая шерсть? За тридцать два? Сзади карман?

— Они самые!

— Готовы…

Пока Капитон ходил за брюками, красно-рыжий стоял фертом, уставясь в потолок.

— Сюда проходи! — позвал его Капитон и показал на ширму.

Через минуту красно-рыжий стоял перед Капитоном в новых голубеньких брюках и недовольно ворчал.

Капитон уныло взирал на придирчивого заказчика и теребил перекинутый через шею сантиметр.

— В чем дело? — процедил он наконец безучастно.

— Ну, вот сам ты стал бы носить такие брюки? Скажи! — издалека приступал красно-рыжий.

— Отчего же? Стал бы! — зевнув, отозвался обвиняемый. — Сколько, сказали, внизу? Двадцать? Так оно и есть…

— Карманы вон как отходят! А тут — во, гляди, гармошкой собирается!..

— Как, говорите? Гармошкой? — переспросил Капитон, раскаиваясь, что связался с таким многословным заказчиком.