Кто здесь хозяин? - [104]

А все же что тебя так распалило, за что ты ей хочешь выцарапать глаза? У тебя же чудесные дети, неужели ты желаешь им беды? Она на тебя пожалуется (такие ничего не стыдятся), вот, мол, нанесла оскорбление прямо на улице, разбирайся потом с милицией. Мужа твоего, кстати, тоже по головке не погладят. Где он у тебя работает?

— В исполкоме.

— Тем более! Хочешь погубить отца своих детей! Там ведь, чтоб ты знала, до причин не доискиваются — что, да как, да почему. Пришьют аморалку, и будет твой муж сидеть дома. Или, в лучшем случае, на этом закончится его карьера. Ни о каком продвижении по службе не будет и речи. Все этим занимаются, только втихаря, поэтому все кажутся более порядочными, чем твой муж. Пусть только он попробует после этого с кем-нибудь заспорить — тут же одернут: ты, дескать, лучше о своем бесстыжем поведении подумай, а потом уж нас уму-разуму учить будешь.

Дам я тебе, милочка, один совет, хоть меня и не спрашивают: я, например, так и живу, дочери уже двенадцать лет, мы с мужем за все время слова громкого друг другу не сказали. Так вот, чем меньше ты будешь любить своего мужа, тем лучше. Помнишь Вахтанга Сандукидзе?

Этери, разумеется, помнила — Вахтанг Сандукидзе был самым красивым мальчиком в школе.

— Все ведь знали про нас с ним, он был в меня влюблен целых пять лет, и, врать не стану, я тоже его любила.

— А разве ты?..

— Нет. Ты не знала? Я не вышла за Сандукидзе. Чего скрывать, я его так любила, что полгода проревела, мой муж так и не понял, в чем дело. А тот долго еще ходил неженатый. Три года назад наконец женился на какой-то дуре из Окрибы. Я, как узнала, что он женится — в моем-то положении, какое мне, казалось бы, дело, — покрылась вся сыпью и два дня провалялась с высокой температурой, меня аж всю трясло. Недавно услыхала, что он развелся. А я-то знала, всегда знала, что не уживется он с женой. Вахтанг из тех ребят, что не созданы для семьи. Про нас с ним знали все. И родители были согласны. Я так нравилась его отцу, что тот носил в кармане мою фотографию и всем показывал: вот, мол, моя будущая невестка. А я прикинула как следует — и не пошла за Вахтанга. Я его так любила, что, скажи он грубое слово или погляди на другую, я бы не вынесла. Однажды на вечеринке мне не удалось с ним потанцевать, так я обревелась вся как ненормальная.

Даже теперь — ведь сколько лет прошло, — стоит встретить его на улице, как я становлюсь сама не своя, ноги заплетаются, не знаю, куда девать руки, иду как лунатик. Видно, не проходит, остается в сердце первая любовь… Он у меня и первый и последний, больше-то я никого не любила. Вышла замуж, и сейчас служба — рынок — дом, вот и весь мой маршрут.

— Вы друг с другом разговариваете? — невольно спросила Этери Манджавидзе.

— Нет, только здороваемся. Раньше он вообще избегал меня. Переходил на другую сторону улицы, если видел, что я иду навстречу. Я перед ним виновата была, ясное дело. Вчера обнимала, клялась в верности на всю жизнь, а назавтра вышла замуж за другого.

— А как это получилось?

— Мой муж — Нароушвили из Гегечкори, он жил по соседству, заканчивал пищевой, диплом писал, — прислал сватов. Я понятия не имела, что нравлюсь ему, он и сам виду не показывал. Приходил иногда посмотреть телевизор, болтал с моим отцом. Откуда мне было знать, о чем они разговаривали, ты же понимаешь, если человек тебя не интересует, на него и не глядишь. Как-то прихожу я домой, мама — еще жива была, бедняжка, — с отцом встречают меня в дверях. Вот, говорят, дочка, Нико Нароушвили просит твоей руки. Мне — смешно, какую, спрашиваю, ему руку, правую или левую? Отец нахмурился; негоже, говорит, тебе этого парня обижать, подумай хорошенько — завтра надо дать ответ.

Всю ночь я думала. Ворочалась в постели, как вертел на угольях. Взвешивала все «за» и «против». Выискала у Вахтанга Сандукидзе столько недостатков, что вышло — не только меня, вообще женщины недостоин мой Вахтанг. Сама понимаешь — семнадцатилетняя глупая девочка! На следующий день я заявила родителям, что согласна выйти за Нароушвили. У мамы ложка из рук выпала, а отец не удивился, подошел и поцеловал меня в лоб.

Расписались мы, сыграли свадьбу, и вот уже двенадцать лет как я жена Нико. И дай бог, чтобы у моей единственной дочери судьба сложилась так же, как у меня! Живем тихо, мирно. То, что имеем — за богатством в его положении не угнаться, — так это наше, нажитое. С голоду, слава богу, не помираем. Нико — человек неразговорчивый, два-три слова — и все. Люди ведь разные бывают. Иной раз приду домой, что-нибудь меня разозлит, так психану, что самой потом страшно делается, и думаю: будь Вахтанг моим мужем и посмей только я сказать такое Вахтангу, он бы всю посуду об мою голову перебил.

Любить-то его, по правде говоря, милочка, не люблю, но мы очень друг к другу привыкли, я даже представить себе не могу, чтобы моим мужем был кто-нибудь другой. Наверное, так лучше. Наверное, нельзя обожать собственного мужа. Из моих институтских подруг, что вышли замуж по любви, половина через год-другой развелась, а у другой половины дома такой мордобой, что врагу не пожелаешь.