Кто-то другой - [43]

— У тебя руки не хирурга.

— А у тебя духи не матери семейства.

— А у тебя плечи не как у пловца.

— А ты одеваешься не как учительница.

— А у тебя шерсть не как у латиноамериканца.

— А ты занимаешься любовью не как девушка с Севера.

— Ты не Шерлок Холмс.

— А ты не Мата Хари.

За неимением лучшего, он создавал ее образ по своему настроению — то она была матерью семейства с кучей ребятишек, которых она в шесть вечера бросала на снисходительного мужа, чтобы утолить свою жажду вина и одиночества. То куртизанка, весь Париж был полон ее любовников, и иногда прогуливающиеся по берегам Сены видели проплывающее тело одного из этих несчастных. То соседкой по лестничной площадке, которая проявила чудеса изобретательности, чтобы это от него скрыть. С такой девушкой все возможно.

Через два часа, когда они растянулись на кровати и смотрели новости по CNN, она прикорнула у него на плече, уставившись на демонстрацию военных сил в дальних странах. Пока еще совсем не стемнело, Николя мог рассмотреть Лорен в угасающем свете дня. Тело чуть более округлое, чем ему показалось накануне, — нельзя сказать, что ему это не понравилось. Полноватые ноги и ягодицы, округлые бедра, груди, волновавшиеся при малейшем движении. Формы, обладавшие грубой красотой африканских идолов и вызывавшие дикие желания. Все, что он был не в состоянии оценить накануне из-за изрядного количества алкоголя и пав жертвой неизбежного хаоса первого раза. Одетая Лорен представлялась горожанкой, знающей коды и жесты. Обнаженная — она походила на крепко сбитую деревенскую женщину. Обнимая ее, Николя чувствовал, как в него вливаются теллурические силы, которых ему всегда не хватало.

Она выключила телевизор, он задернул шторы — пришло время дать телам по-настоящему узнать друг друга и перейти на «ты». Попозже они заказали в номер бутылку вина и кучу разных закусок.

— Я пил «Шато Тальбо».

— Какого года?

— Восемьдесят второго.

— Вот негодяй! Это же шедевр!

Между закусками, между глотками шабли, между кадрами безмолвного телевизора, между взрывами смеха они занимались любовью. А уже совсем поздно она натянула на себя простыню, взяла руку Николя, положила ее на свою левую грудь и прикрыла глаза. Ее дыхание становилось все глубже — ему казалось, что она отдаляется.

Он сполна насладился последним глотком вина — счастливый, в полной тишине. Теперь он знал, что искать в пьянстве — не другое место, приносимое третьим стаканом, а настоящее первого, длящееся как можно дольше. Ему не нужно было опьянение долгих попоек, того, что разжигает страсти и заигрывает с вечностью — вне времени, вне самой жизни. Во хмелю у него была голова в облаках, но ногами он твердо стоял на земле. Он не призывал изо всех сил, как большинство алкоголиков, забвение, он хотел как раз обратного — приблизить мгновение и задержать его, как сегодня вечером в постели рядом с той, что заставляла биться его сердце. Он позволял себе жить настоящим, не спрашивая — было ли это ловушкой, не заставят ли его расплачиваться за это позднее. Наконец он понял очевидное, он начал мечтать о завтрашнем дне, когда бы главное начиналось с утра. Если ему удастся поймать эту очевидность, удержать ее ошметки, может, он сумеет держать на расстоянии свое ежедневное смятение. Если бы только он смог удержать до завтра эффект своей сладкой эйфории…

Если только.

Нелепая идея — слишком простая — пришла ему в голову. Не задумавшись, не снимая левой руки с груди Лорен, он взял с ночного столика бумагу и шариковую ручку с названием отеля. Он записал все, что пришло ему в голову, отложил листки, прижался лицом к затылку Лорен и уснул.

Когда он проснулся, ее уже не было рядом, он не удивился, только пытался ощутить ее запах на подушке. Внезапно он поднял голову, нащупал рукой на ночном столике блокнот и разобрал то, что написал накануне.

«Бери то, что Лорен дает тебе, и не пытайся узнать больше».

«Постарайся чистить обувь хотя бы раз в месяц».

«В документации В снова используй идею Сесиль по поводу IBM, переориентируй ее и заставь коммерсантов поверить, что они придумали это раньше всех».

«Слушая, как рокочет буря, не проявляясь по-настоящему, ты напрасно исковеркаешь свою жизнь в ожидании несчастья, которое никогда не произойдет».

Полное впечатление, что он нашел друга.

ТЬЕРИ БЛЕН

Никогда ему не было так страшно, как в то утро. Едва проснувшись, ему пришлось сражаться с приступами паники, пытаясь в собственных глазах сойти за бывалого парня, который принимает свои мечты за реальность, а свои желания — за руководство к действию. По дороге в клинику ему почти удалось себя в этом убедить. Приступ повторился, когда медсестра велела ему надеть эту чудную белую ночную рубашку, которая застегивается сзади, как смирительная.

Ровно в восемь он вошел в приемную клиники, где через каждое слово его называли Вермереном. Потом его провели в комнату, где он, волнуясь, отвечал на вопросы женщины в белом, которая дала ему выпить какой-то порошок, чтобы он расслабился. У психиатров есть целый список больных, раздвоенных сознаний, они называют их сложными именами, и у данного случая тоже наверняка есть какое-то название. Если бы он только знал это волшебное слово, может быть, он попытался бы вылечиться, достаточно просто перейти из одного отделения клиники в другое. Родье дал ему последнюю возможность остановиться, почему бы Жюсту не поступить так же? Тот вошел, расщедрился на пару ничего не значащих приветствий и в тишине начертил несколько линий на лице пациента. Успокоительное начинало действовать, и даже если бы захотел, Блен не мог уже отказаться от своих слов. Плечи неожиданно осунулись, его била мелкая дрожь. По губам расползлась довольная улыбка, когда появились носилки. В палате он последний раз встретился взглядом с Жюстом, но это было уже не важно, словно сознание Блена медленно покидало его тело, чтобы соединиться с телом Вермерена. Анестезист ввел ему в вену беловатую жижу, от которой руке стало жарко, и попросил считать до пяти. Это было последнее лицо, которое видел Блен, перед тем как навсегда потерять свое.