Кто бы мог подумать? - [11]

Нет ли у тебя дела, занятия, которое тебе особенно нравится? Наверное, есть. Большинство ребят чем-нибудь увлекается. У одних это — футбол, у других — туристические походы, у третьих — рисование или музыка, у четвертых — шахматы. А вот один мальчик больше всего на свете любил решать задачи. Попадётся ему замысловатая задачка — и он всё забудет, ни на что не обращает внимания. Чтобы заполучить интересные задачи, ученик второго класса Матвейка Горбенко готов был и в чистописании, которое терпеть не мог, постараться, и за любого лодыря решить всё, что задано, даже тайком решить… Словом, и на хорошие, и на, прямо скажем, неважные поступки шёл ради своей любимой арифметики. И сколько же с ним всяких происшествий случилось из-за его увлечения задачами, цифрами.

А пятиклассница Стеша Федотова любила птиц. Она наблюдала за ними, изучала их повадки, а иной раз и приручала. Весной, осенью и зимой — как раз в учебное время — в тех местах бывает особенно много птиц: они там зимуют, задерживаются при перелётах. Ведь Матвей, Стеша и многие другие ребята жили и учились в школе-интернате на юге, в Крыму.

Не сразу Матвейка привык к интернатским ребятам, очень скучал без папы, который уплыл на корабле в далёкую экспедицию, без бабушки, тосковал по умершей маме. Да тут ещё на Соню Кривинскую разозлился ужасно…

О том, как и с кем, подружился Матвейка, что произошло со Стешей и с Окуньками, как прозвали ребята близнецов Окуньковых, с дядей Чертополохом, с Томкой Руслановой и Костей Жуковым, с пятиклассниками Мишей и Сашей, мечтавшими поймать шпиона, ты узнаешь, прочитав эту книгу.

Каприза

За распахнутым окном лежало море. Оно было золотое, но с каждой минутой тускнело: солнце уже скрылось за горизонтом. Чёрный кипарис стоял прямо, как часовой на посту. Казалось, он вытянулся здесь, высоченный и стройный, чтобы охранять покой живущих в доме детей. Покой!

Любовь Андреевна высунулась в окно, подставила нежному тёплому воздуху разгорячённые щёки. Ей хотелось обеими руками зажать уши. За её спиной пронзительно звенело:

— Хочу-у-у! Я хочу-у-у! Ба… буш… ке позво… ни-ить… хочу-у-у…

Крики прерывались рыданиями.

Воспитательница обернулась. Зарёванный темноглазый мальчишка ничком лежал на полу, давясь слезами.

— А как же мы заснём? — С нарочитым недоумением второклассник Лихов развёл руками. — Не стоит и ложиться.

Мальчики, в трусах и майках, стелили постели. Человек пять уже забрались под одеяло. Двадцать четыре глаза с любопытством поглядывали на воспитательницу.

Всего неделю она у них работает. Прежняя воспитательница уехала. Та была строгая — как прикрикнет! А эта полная пожилая женщина совсем, видно, другая. Лихов сразу определил:

— Наша новая — добрая, тряпка. Живём!

Как «новая» справится с таким неслухом? Упрямиться, капризничать второклассникам случалось, но никто ещё не орал полчаса подряд, валяясь на полу.

Ведь уже тридцать раз Матвейке было сказано: сейчас звонить по телефону бабушке нельзя. Некогда вызывать междугородную. И незачем. Вчера бабушка сама звонила в интернат. Она уже выписалась из больницы, чувствует себя хорошо.

— Ты что же, хочешь, чтобы твоя бабушка опять заболела от волнения? — спросила Любовь Андреевна. — Ведь она испугается внезапного звонка из интерната, да ещё поздно вечером, подумает: вдруг с тобой что-нибудь случилось.

И это она уже говорила. Все мальчики давно поняли, что бабушка испугается. А Матвею хоть бы что! Кричит, ревёт, кулаками по полу колотит.

Как всегда на юге, темнота упала на землю внезапно, кипарис-страж расплылся в густых сумерках. В окне сверкнули первые звёзды.

Любовь Андреевна зажгла электричество. И при ярком свете сразу заметила: один из братьев Окуньковых под одеялом украдкой строгает палочку осколком стекла. Другой Окуньков, посматривая на брата, приноровился скоблить грязную щепку какой-то железкой.

— Прямо на чистую простыню! — Любовь Андреевна отобрала у насупившихся близнецов всё, что было у них в руках, смахнула мусор с постелей. — Вы как пятилетние, честное слово! А ведь после того как вам по пять лет было, ещё три года прошло. Вам уже не пять лет, а пять плюс три — не маленькие!

— Пять плюс три! — засмеялись мальчики.

— У-у-у! — глухо, уткнувшись носом в пол, ревел Матвей. — Хочу-у-у…

— А мне не пять плюс три! — громко заявил Костя Жуков. — Мне уже десять минус два!

И вдруг что-то резко изменилось в комнате. Что такое? А-а, тихо стало…

В неожиданной тишине отчётливо и решительно — трудно было поверить, что этот же голос только что испускал вопли, — прозвучало:

— А мне лет: сто семнадцать плюс двести три, разделить на два. От того, чего получится, отнять сто пятьдесят два. Вот мне сколько лет! Хо-очу-у по-зво-ни-ить! — Матвей завыл с новой силой.

Любовь Андреевна в изнеможении опустилась на стул.

Она отлично понимала: лукавые огоньки в глазах Мити Лихова означают: «Что, не можешь справиться?» Да, очень важно заставить послушаться. Но сейчас ещё важнее успокоить Матвейку. Этот мальчишка на полу вызывал у неё огорчение, досаду, раздражение и — глубокую жалость. В его криках, рыданиях не только упрямство, каприз, но и тоска, настоящее горе.