Крылья земли - [8]

— Играем короля. Ну, так я и знал. Как раз с первого хода зашли с червей и туза никто не дал, а король у меня, и он бланковый. Запиши мне сразу шестнадцать. Всего у меня записано уже семьдесят пять, — сказал Куркин. — Как бы я уже не отыгрался, все равно пятьдесят у меня останется. В деньгах это было бы по последней моей ставке четыреста двадцать тысяч… — Он выпил пива и заел копченой сардинкой из банки.

— Подвинь-ка банку, чтобы на карты не капать, — сказал «доктор» с санитарного самолета и тоже выпил пива и закусил с ножа.

— Моржовый клык — это музейная редкость. Я их вез однажды полный самолет из одной экспедиции, — продолжал штурман.

Стало темнеть, и мы зажгли фонарь.

— Из него можно делать все, из твоего клыка этого самого, даже лыжи для самолета. Это нам уже ясно. Только самолет будет дорого стоить, — сказал Моркваши, поддерживая разговор со штурманом. Больше никто не отозвался, потому что тема была узкой, и все знали без штурмана, что это за предмет моржовый клык и что из него делают.

— Черви козыри, у меня туз, король и дама. И кроме того, я беру еще две на простых тузах, — сказал «доктор».

— На сегодня игру можно кончать. Я просадил ровным счетом миллион. Пока с меня хватит, — безразличным голосом сообщил Куркин. После этого мы погасили свет и легли спать. Ночью шел дождь, и казалось, что какие-то жесткие жуки без конца шевелятся на крыше. Чивилихин выспался днем и всю ночь возился на нарах, слушая этих жуков и мешая нам спать. Утром вошел парень в мокром плаще и сказал, что погода будет не скоро.

II

Утром принесли нам еду в бачке, мы поели и сели опять за карты. Немного легче было на душе, когда утром ходили посмотреть на самолеты, — так просто, для бодрости духа, — но вид был вокруг тоскливый, кругом только степь под дождем, и все мы промокли. Поэтому мы достали из ящика еще пива и продолжали играть. За Куркиным скоро стало 15 миллионов.

— Что бы ты теперь делал, если бы играл на деньги? — спросил Моркваши.

— Я на деньги не играю. Я в залог могу дать только тещу, но вряд ли кто ее даже даром возьмет, — сказал Куркин.

Вошел парень в мокром плаще, и, прежде чем успел открыть рот, Моркваши послал его к чорту. Он махнул на нас рукой и вышел. В окно было видно, как он бежит под дождем к своему домику, и было видно, что кругом сплошной дождь, и что нам и так, без прогноза, самим все ясно, и что парень это знает; а ходил он к нам из домика только из сочувствия, понимая наше состояние.

— Моржовый клык обладает радиоактивностью, и мне рассказывали, что его употребляли еще в Крымскую войну при Севастопольской обороне для радиосвязи, — сказал мрачный штурман и вызывающе посмотрел на Моркваши. Но тот не стал с ним задираться, а только пальцем постучал себе по лбу, показывая, что штурман не столько заврался, сколько свихнулся. Дождь стал сильнее, как будто реку на нас повалило, и она течет вокруг барака и вытечь вся никак не может. У Куркина счет подъехал к двум миллиардам.

— Королева Марго достала из мешка голову своего возлюбленного, — ни на кого не глядя, сказал Никишин. Он уже вчера дочитал свою книгу и теперь смотрел ее с конца, в обратном порядке.

Военный летчик кончил строгать свои палки, около него лежали стружки, и больше палок не было. Он огляделся и увидел метлу, поточил ножик о подошву и снова принялся за работу.

— Что вы все молчите? — сказал я ему и в это время объявил козырями крести, потому что у меня был туз и четыре маленьких. Я надеялся взять пять взяток, если карты разложились по всем рукам и на туза мне дадут сразу все три козыря. А иначе будет только четыре или даже только три.

— Я все думаю, — сказал молодой летчик и кивнул головой на окно, — что им тоже там тоскливо и холодно. Я как утром ходил к своему старику, прямо жалко стало, такой он скучный стоит на ветру.

В окно были видны наши самолеты, и дождь заливал потемневшие брезентовые чехлы на моторах, и они стояли как ощипанные.

— Этот парень, должно быть, стихи пишет, — угрюмо сказал Моркваши.

— Зачем ты его обижаешь, — возразил пилот с транспортной машины, — парень за всех за нас правду сказал… — И тут он бросил карты и объявил, что не будет больше играть, надоело.

— Он меня не обижает, — сказал летчик с истребителя. — Я совсем не обижусь. Все мы понимаем, в чем тут дело. Каждый сам знает, что везет. И хуже нет, чем без дела. Только каждый говорит, как умеет. Главное, как делают люди, а не как говорят. Я сам это знаю. А я сказал просто потому, что так подумал, и я на него не обижусь.

У него было красивое лицо с чистыми резкими чертами и светлый чуб, которым он встряхивал, пока строгал свою метлу.

— Мы тоже не дураки, — проворчал Моркваши, — я нежности говорить не умею и, как в статьях, не умею выражаться. А только, может быть, из-за моей почты сто человек разведутся и сто человек сойдутся зря. Или еще что-нибудь будет. Я не знаю этого, я не читаю своей почты. У меня дело маленькое — письма возить.

— Сидишь тут два дня и не хвастай, — сказал тогда мрачный штурман. — Из-за твоей почты хоть никто не помрет, а вот у «доктора» срочные медикаменты. И ему тоже не больно весело, хоть и выиграл три миллиарда. Да и мы тоже не моржовый клык везем.